Сердце стабильно отстукивает быстрый ритм, не позволив Портеру окончательно перелистнуть страницу срыва, за который обычно ему было бы стыдно, но только не сегодня, не здесь. Впервые в жизни он вдруг всерьез признал это ненавистное ему явление чуть ли не нормой, трезво дав себе отчет о том, что все могло быть и хуже, а это – так, мелочь, всего лишь сорвался. Кто-то мог бы всерьез поставить это мнение под сомнение, парируя схожестью его поведения с представителями станции, где подобное стало нормой, – но сам Портер видит ситуацию иначе. Его это не беспокоит, как минимум по той причине, что он смог взять себя в руки и продолжить начатое дело, несмотря ни на что. Да, ему удалось проявить худшее от себя, чуть сорвавшись и выплеснув гнев, но важно, что никто не пострадал, да и судить его некому.

Вокруг него все такая же тишина, влегкую способная убедить в глухоте, пусть и опровергнуть подобное проще простого. Но когда он был у себя в клетке, это означало безопасность, фундамент его жизни и работы в четырех стенах, где, как ни посмотри, он загнан в угол. Сейчас же Портер начинает понимать, как сильно это влияет на восприятие, когда из-за тишины и пустых декораций порой все кажется сном, проснуться от которого он боится больше, чем самого сна. Ведь в таком случае все было впустую, а его действия, как и мотивы, – лишь выдумка.

Не обращая внимания на сторонние двери, большинство которых были закрыты, прямо вдоль длинного коридора, часть которого была под прямыми лучами потолочных ламп, а другая, большая, во тьме, Портер уверенно шел вперед, заботясь только о наличии на пути темных мест, которые могли таить опасность. Все, что он хотел, – это уйти подальше от клетки, ощутить, так сказать, свободу и радикальную смену окружения. Чем дальше, тем больше ему казалось, что сам он не станет тем же человеком, каким был. Ведь, ощутив старый прилив сил, Портер окончательно понял, как сильно ему хочется идти вперед, хоть куда-то, но точно не на месте стоять: уже настоялся. Такого эффекта он не ожидал, и подобное сильно настолько, насколько ему вдруг стало плевать на последние слова матери перед его уходом.

– Мне плевать, права ты была или нет… Мне плевать – слышите?! Мало ли чего я боюсь, это не ваше дело, не ваша жизнь – моя, моя, моя!..– проговорил он себе под нос, отходя от адреналина, не останавливаясь ни на шаг, готовый встретить любую угрозу, любого врага, лишь бы не возвращаться назад.

На первом же перекрестке он уже не ощущал догонявшее его прошлое. Последние события несколько плыли у него в памяти, и если в другой момент он бы всерьез задумался об этом, то сейчас это было именно то, что ему необходимо. Пустой перекресток, соединяющий такие же пустые и пугающие коридоры. Ни одного существа, ни одного звука, даже освещение работало стабильно, словно его занесло в фотореалистичную картину. Над головой его работала лишь половина ламп, и, находясь в полутьме, Портер поглядывал в длинные коридоры, наполнение которых такое же, как и того, из которого он сюда пришел. Они были одинаковые и нетронутые временем, словно все это принадлежало ему, – хотя разве таковым это не является? Кроме него и нет никого, это его территория – его пустое королевство. И эта мысль так бы и продолжила его съедать, обесценивая саму жизнь, – ведь править ему некем, – если бы не вовремя возвратившаяся из небытия цель, ради которой он разрушал прошлое, стремясь лишь к будущему.

Он крепко сжимал обеими руками многозарядный дробовик, его шаги были практически бесшумны, чему он сам старался уделять внимание, наслаждаясь эффектом беззвучия, словно хищник на охоте, не дающий о себе знать до момента, когда будет уверен в победе над добычей. Вокруг него был застрявший во времени музей, только вот решить, жизни или смерти, Портер еще не мог. Он не лишал себя возможности заглянуть в каждый пустующий кабинет, на входе в которые были имя или даже несколько имен людей, когда-то наполнявших это огромное место жизнью и мечтами. Ныне это лишь открытка с именами, которые, пусть и не конкретно, но почти всегда знакомы Портеру, каждый день изучавшему письма и отчеты людей, не доживших до этих дней. Где-то он видел идеальную чистоту, порой кажущуюся ненастоящей, словно бутафория для имитации или отвода глаз. Где-то была разруха, иногда намекающая, а иногда кричащая о страшном, случившемся тут в последний раз, когда в стенах этих еще был владелец. Большинство людей в этой зоне работали над контролем и производством кислорода, благодаря одному из внушительных садов, его производящих. Забавно, думал Портер: он так и не видел еще этих садов, что вынуждает даже подумать о смене планов, дабы узреть хоть что-то, кроме безжизненного окружения, не говоря уже о том, что там еще могли остаться фрукты и овощи, вкус которых давно забыт… Но любопытство оказалось слабее страха перед невероятным и страшным видом, который, вполне возможно, откроется перед ним в том месте, где уже давно инопланетная Жизнь могла пустить корни, вступив в более извращенный симбиоз или же, что еще хуже, извратив известную ему земную жизнь.

Следуя плану на КПК, Портер повернул налево на перекрестке, где со всех сторон были двери, и, открыв нужную, попал в небольшую игровую. Созданная для развлечений, она помогала людям не только отдохнуть от работы, но и пережить трудный момент понимания местонахождения. Внутри работали почти все лампы в углах между потолком и стенами, создавая приятную теплую атмосферу, где можно было прямо в воздухе разглядеть танцующие пылинки. По левую руку было два стола с бильярдом, идущих вдоль помещения один за другим, по правую – крикет и настольный теннис. Портер не помнил этого места, и можно было бы списать это на амнезию – но теперь он уверен, что прибыл иным путем. Ведь на диване, прямо за крикетом, вдоль правой стены, на боку лежит тело. Взрослый мужчина, и, судя по размеру одежды, был довольно приличного телосложения. Сложно понять причину смерти, но это не сильно волнует Портера, в отличие от имени на бирке: Степан Красно. Портер где-то слышал это имя, но почему-то не может вспомнить. На полу кое-что написано – приглядевшись, он прочел надпись маркером «не успел простите люблю». По почерку можно было понять, насколько из последних сил это было написано.

Довольно тщательный осмотр окружения дал отрицательный результат, не ответив на загадку гибели Степана, да и в целом все это очень угнетало Портера, вынуждая фантазию представлять время, когда тут была человеческая жизнь. Что бы он написал про это? Как незаметно летит время, когда битва за жизнь не обходится без смерти? Почему-то ему в голову приходят тезисы и заглавия, как и сам мотив, определивший отношение читателя к теме, слишком поверхностный, словно он новичок. А ведь этого он никогда не был лишен, всегда умело жонглируя каждым словом и термином, чуть ли не ощущая руками изменение направления отношения к материалу. Окончательный вариант он оставит на потом: сейчас необходимы фото тела, а подпись еще подождет, хотя она уже есть. Цитаты всегда работали лучше, нежели придуманный заголовок, так что смерть Степана и его последние слова дополнят хроники Вектора, которые обязательно пойдут в мир. Вокруг более не было ничего, как минимум на первый взгляд способного привлечь Портера, и, не желая тратить время, он собрался продолжить путь.