обернулись. Перед ними, в парадной советской военной форме, с несколькими орденами и россыпью медалей, в звании полковника, стоял пожилой старик с несколькими гвоздиками в руках. Петлицы с изображением танков выдавали его принадлежность к этому роду войск. Рядом с ним был еще один, тоже пожилой, но в каком-то странном обмундировании, хотя и знакомом; их сопровождала молодая девушка. Судя по их помятому виду, проход сквозь давку толпы к ограждению дался им не просто.

– Слушаем вас, товарищ полковник! – сказал Кукушкин бодрым голосом. Казалось, танкисту это немного польстило. Уже мягче, он сказал:

– Мы с моим другом Джоном хотели бы пройти к Вечному огню, почтить память павших, возложить цветы, это возможно?

– А Джон тоже ветеран? – спросил Федоров с тенью сомнения.

– Да, только армии США. Мы на Эльбе встретились, с тех пор дружим. Ах да, Машу пропустите тоже, она переводит для Джона.

Теперь стало понятно, что это за форма. Конечно, она знакома всем, кто смотрел голливудские фильмы.

– Any problem, Pavel? – спросил Джон.

– Товарищ подполковник, какие-то проблемы? – переадресовал вопрос американца Иван.

– Иностранного гражданина пропустить не имею права! А наш ветеран пусть идет. Переведите ему… кто-нибудь!

– Один идет? – уточнила Маша, вполне серьезно собираясь перевести фразу.

Тогда Кукушкин поднял руку, привлекая к себе внимание, и сказал:

– Сейчас решим, отец. Девушка, не утруждайтесь пока переводом. It is not a problem. One moment please, – сказал он ветеранам. – Дай сюда. – Он практически вырвал рацию из рук Федорова, приблизил ее ко рту, нажал на вызов: – Первый, ответьте пятнадцатому.

Рация зашумела, и из нее донеслось:

– На приеме.

– Тут у нас ветеран и иностранный гражданин просят разрешения пройти к Вечному огню.

– Нельзя. Повторяю, проход запрещен.

Но Кукушкин ожидал такой ответ, и явно сдаваться не собирался.

– Первый, ветераны войны просят установочные данные лица, запрещающего проход к Вечному огню, для общения с журналистами и последующей жалобы в вышестоящие органы.

Повисла тишина.

– Да я вовсе не собирался… – начал смущенно ветеран, но Кукушкин поднес палец к губам. Теперь Федоров побелел, видимо уже представляя, кого сделают крайним за этот инцидент, ведь рацией распоряжается старший группы. Иван выглядел озадаченно, он не понимал, что задумал его сослуживец. Но Кукушкин понимал что делает явно лучше всех, и все рассчитал верно. Через некоторое время рация снова зашипела, и заговорила:

– Ладно, пропустите.

Советский полковник улыбнулся и кивнул Кукушкину, поняв и оценив его замысел. Иван отодвинул заграждение, и два пожилых мужчины в компании молодой девушки пошли в сторону Александровского сада к Вечному огню.

– Гена, ты все еще здесь? Тогда держи, вроде твое! – Кукушкин сунул ему в руки рацию.

– Я вам это припомню! Еще и по-английски говорите! – И подполковник пошел дальше по цепи.

– Вот, Вань, мораль понял? Английский знать нельзя!

Иван смотрел вслед старикам, и думал, стали бы мешать русскому ветерану, пусть даже в советской форме, подойти к аналогичному мемориалу памяти где-нибудь в Берлине, Лондоне или Вашингтоне. Конечно, нет. Впрочем, путешествие за океан к своему другу-союзнику и найм там личного переводчика выглядел и вовсе фантастично. Если куда и ездят, то в лучшем случае по местам боевого пути. В Берлине 9–го мая немцы нашим русским ветеранам в советской форме бесплатно наливают кружку пива в любом кафе. Еще и благодарят за избавление от нацизма. А у нас они если кому и нужны, то только раз в год, 9-го мая.

– Что мешало ему просто пропустить их? – спросил Иван Кукушкина, так же смотрящего вслед ветеранам.

– Федоров приспособленец. Сколько я его знаю, всегда делает все по принципу, как бы чего не вышло. Перестраховывается. Принимать сам решения не хочет. На том конце рации такие же приспособленцы, светиться не хотят. Они же так и не представились. Формально, естественно, нельзя фамилии в эфир называть, но понимаешь, это лишь повод. Никто не мешает оторвать зад от сиденья в автобусе, и подойти сюда. В общем, теперь наш русский ветеран комментирует эту ситуацию своему американскому другу. Наверное, пытается выкрутиться и жалеет, что вообще потащил их к Вечному огню. И хорошо, если русская девушка Маша от себя лично про милицию ничего не добавляет.

Иван представил ситуацию, что бы было, если бы на их месте сейчас стояли те самые среднестатистические сержанты ППС районных отделений. Да, похоже, их действительно проще спрятать, когда властям покрасоваться надо. Больше вреда будет, чем пользы.

– Ваня, не грусти. У меня есть для тебя одна отличная новость!

– Это ж какая?

– Салют Победы мы будем смотреть из первых рядов!

– Дима, посмотри за ограждение, для кого он? Кто там стоит? Они же чуть ветеранов не затоптали, а растоптали бы, так даже и не заметили бы. Налакались пива, или вообще чего-нибудь сорокоградусного, и пришли сюда глотку подрать, да морду кому-нибудь набить. Нужен ли он вообще?

– Нужен Ваня. Ветерану тому нужен, мне нужен, сыну моему нужен, хотя он еще ничего не понимает, Старкову и его семье нужен, тебе нужен, ведь тебе не все равно. Даже Яша из окна посмотрит. Видишь, нас тоже набирается достаточно. Значит не все еще потеряно.

– Ты думаешь?

– Я знаю.

Иван пожал плечами. Что может противопоставить десяток человек обезумевшей толпе? Кукушкин раньше уже сказал, что ничего. Теперь сам себе противоречит. Но Иван не стал акцентировать внимание на этом. Обижать товарища он не хотел.

* * *

Июль выдался жаркий. Советские кондиционеры, заправленные фреоном единственный раз на производстве еще при советской же власти, практически не охлаждали воздух, но это было лучше, чем ничего. Рабочий день пятницы подошел к концу, Иван уже был в мыслях о холодном пиве под памятником Высоцкому, но его остановил начальник:

– Вань, хочешь отдохнуть пару недель? С нашими мамочками ты в отпуск будешь ходить всегда только в солнечном декабре, а тут есть вариант любопытный, – Старков смотрел на Ивана с хитрой улыбкой.

– Что-то не нравится мне ваше лукавство, Александр Петрович, подвох чую.

Действительно, просто так не то что летом, а вообще в теплый сезон в отпуск никого не отпускали, учитывая количество льготников в отделе – многодетных и заслуженных работников вроде Якова Леонардовича. Поэтому в отпуск Иван уходил в середине декабря, рассудив, что если он может выбрать один из шести холодных месяцев, то пусть хотя бы Новый год он спокойно встретит дома, а не замерзая при усилении где-нибудь на Красной площади в новогоднюю ночь. Кроме того, перекрывая праздники, дата возвращения на службу переносилась аж на февраль, полтора месяца непрерывного отдыха были приятной мелочью. К тому же в посленовогоднее