не понравилась Бибинур. И вот как теперь пойти к Бану с поклоном, чтобы она ухаживала за ней? Это невозможно. Да Бану и не будет ухаживать за Бибинур ни дня! А сын редко дома бывает, он всё время в дороге. Но, если б даже Хаджип не работал так много, всё равно не мог бы ухаживать за матерью – разве мужчины ухаживают за лежачими старухами? Вот если б только была жива дочь Фатима! У Бибинур была бы счастливая старость! Но с девочками ей не повезло. Сначала всё мальчиков рожала. Сыновья рождались здоровыми и крепкими, как на подбор. Кушали хорошо, болели редко, с ними не было хлопот. А вот дочь родилась больной. Маленькая была, слабая, всегда без настроения, худая. Врачи сказали, что не могут помочь. Думала, что дочь Фатима ей будет помогать. А дочь сама нуждалась в помощи. Чем старше, тем слабее становилась. Потом и вовсе слегла.

Когда представила дочь, покатились по щекам слёзы. Фатима восприняла привод отцом молодой жены как ужасное происшествие. Как сегодня помнит Бибинур этот день. Это был один из самых тяжелых дней в её жизни.

Наступал вечер. Бибинур вытянула кочергой вперёд горячие угли в печке и пекла блины из кислого теста. Дочь Фатима сидела в постели, вся обложенная подушками, и вязала. Сын Хамит куда-то вышел, его не было дома. Бибинур услышала, как хлопнула калитка, опёрлась локтями на подоконник и прижалась лбом к стеклу, чтобы увидеть, кто к ним идёт. И упала бы, если б не подоконник. Во двор вошли Шенгерей и Латифа. Слышала, конечно, Бибинур, что к Шенгерею в огород ходит женщина –повариха из бригады лесорубов. «Когда молодой был, не гулял. Был хорошим и верным мужем. Если в старости стал развратником, тут уж ничего не поделаешь. Ничего, погуляет и остепенится!» – решила Бибинур. Как бы не горела изнутри, как бы не переживала, никому – ни сыновьям, ни дочери ничего не сказала. Жалела дочь. Очень уж любит Фатима своего отца. Будучи грубым, суровым человеком, Шенгерей в жизни на неё не повысил голос, не то чтоб ударить или шлёпнуть. Не уставала Бибинур удивляться, слушая, каким голосом разговаривает Шенгерей со своей дочерью: « Откуда у этого жестокого и сухого человека такой мягкий и нежный голос?» Прожив более трёх десятков лет с ним, Бибинур никогда не слышала, чтобы Шенгерей разговаривал с ней самой таким голосом. Радовалась Бибинур, что Шенгерей любит дочь. Но, когда Фатима слегла, как всем было понятно, уже навсегда, Шенгерей как-то не очень сильно переживал. По нему не видно было, что он горюет. Как жил, так и продолжил жить. А Бибинур сдала. Для неё белый свет стал не мил. Обижалась на Аллаха: неужели ему жалко здоровья для этой девочки, для её крошки? Иногда с интересом украдкой присматривалась к Шенгерею. Удивлялась. Дочь больна, а он вроде как очень даже доволен жизнью. Думала: «Мужчины, видно, совсем по-другому скроены». Когда узнала, что муж гуляет, стало всё понятно. Бибинур терпеливо стала ждать, что муж образумится. А муж вместо этого привёл свою потаскуху к ним во двор! Какой позор! Какое невиданное дело! Как насмехается Шенгерей над Бибинур! К живой жене привёл вторую жену!

Бибинур выбежала на крыльцо, раскрыв руки и вцепившись в косяки, встала на пороге. Истошно заорала: «Ты что, собираешься эту распутницу в дом пустить? Не пущу! Обоих не пущу!» Шенгерей сжал губы так, что вместо губ осталась только складка. Стиснул кулаки и вплотную приблизился к Бибинур. Встал над ней, как коршун над цыплёнком и прорычал: «Это – моя вторая жена. С сегодняшнего дня она будет жить у нас!» «Не-ет! Не пущу! Не пущу!» – душераздирающим голосом закричала Бибинур. На голоса встала из постели Фатима, стояла во внутренних дверях и удивлённо наблюдала за происходящим. Шенгерей изо всех сил ударил кулаком Бибинур в грудь. Бибинур спиной полетела к стене чулана. Пролетев, ударилась головой о стенку. Правая рука ударилась о край железного ящика, который стоял тут же, и с громким хрустом сломалась пополам. Из-под черной сухой кожи появились страшные белые кости. Брызнула в разные стороны кровь.

Когда Бибинур пришла в сознание, дочь, сын Хамит и Шенгерей склонились над ней, что-то делали, а та женщина сидела на лавке возле печки и плакала. Шенгерей и Хамит кое-как соединили кости. Рану обработали йодом и завязали чистой белой тряпкой. Со двора принесли две доски, руку привязали к этим доскам. Хамит отнёс мать на руках в кровать. Бибинур снова потеряла сознание…Когда мать лежала без сознания, Хамит сбегал за фельдшером. Фельдшер сунул Бибинуру под нос тряпку с нашатырным спиртом. Вот тогда только она очнулась. Та женщина, встав у печки, пекла блины, которые не успела допечь Бибинур….

Вот так Бибинур, совершенно неожиданно для себя, стала старшей, вернее, старой женой Шенгерея. Со сломанной правой рукой кушать готовить она не может, в огороде работать не может, стирать и убирать не может, вот и стала всё больше времени сидеть возле дочери в комнате. Хамит в тот же день, когда отец привёл вторую жену, ушёл жить к старшему брату. Он никогда и ни разу не заговорил с молодой женой Шенгерея, очень жалел мать. Сама не слышала, но Фатима рассказывала, что Хамит поговорил с отцом очень сурово. Сказал Шенгерею, что больше не считает его своим отцом, жить с ним и с его новой женой в одном доме не намерен, поэтому пока переезжает к брату Хатипу, а потом, когда выздоровеет мать, уедет в город – навсегда. Хамит и раньше рвался в город, по просьбе отца и матери только соглашался жить в деревне, а тут уж его никто не мог удержать. Навещал маму, пока болела – приходил тогда, когда отца дома не было. Не здорововался с этой женщиной, не смотрел в её сторону. Никогда не думала Бибинур, что Хамит так может обидеться и рассердиться на отца! Может быть, он больше рассердился на то, что отец ударил мать, сломал ей руку? Да, с рукой всё вышло очень плохо. К тому же – правая рука! Зато той женщине пришлось впрячься и тянуть воз жизни по полной. Четырём человекам – Шенгерею, Фатиме, Бибинур и себе надо готовить еду, стирать, ухаживать за скотиной, работать в огороде. Пусть работает, пусть показывает, какая она работящая и умелая, молодуха же! «Так тебе и надо, нечего было зариться на чужого мужа, – смеялась про себя Бибинур. – Гляди-ка, оказывается, не так уж и плохо,