Шрифт:
Закладка:
Внимательно, до последнего листа просмотрев альбом, Людмила в конце его обнаружила ученическую тетрадь, озаглавленную: «Твое заветное желание». Первая страница ее открывалась фразой: «У меня нет другого желания, как жить и трудиться в нашей хорошей стране». Ниже кто-то грозно вопрошал: «Кто писал?! Потрудитесь ставить фамилию или хотя бы инициалы!!!» Еще ниже микроскопическим почерком утверждалось: «Писал, конечно, Сашка, даю голову на отсечение! Ну, Сашка, отзовись!» А в самом низу значилось: «Прошу не хулиганить, Гречинский. Писал я. Никитин».
На второй странице поместилось пять записей:
«Если бы мне удалось прожить жизнь, как прожил ее Николай Островский! Всем сердцем стремлюсь к этому! Соня К.».
«Не мыслю даже и в минуту сомнения, что не увижу все страны света, все моря, горы, реки, знаменитых людей и т. д. Не хочу прожить жизнь обыкновенно. А потом, разве человек способен публично высказать свое заветное желание? Об этом не говорят. К. Павловский». (В скобках кто-то добавил карандашом: «Эстет и декадент[19], в чем и расписуюсь»).
«Хочу есть. Честное слово! Это мое искреннее желание. Соня, накорми! Нина Яблочкова». (Тем же карандашом было в скобках дописано: «Обжора! Съешь кукиш с маслом!»)
«Чепуха и так далее. Юков».
«Р. S. Что за безобразие! Кто это хулиганит карандашом? Сторман, ты? Стыдись!»
Следующая страница была еще интереснее:
«Юкова нельзя допускать в заветную тетрадь! Категорически протестую! Нина».
«А сама-то хороша! Оголодала! Есть просит! Заветное желание, называется. Сторман».
«Повторяю: чепуха и так далее. Если ещё раз поднесете тетрадь, напишу и не такое. А ты, Нинка, берегись! Юков».
«Ху-ли-ган! А еще комсомолец! Н.»
«Давайте посерьезнее. Хочу быть смелой. Е. Румянцева».
«И только?».
«И мужественной».
«Мое желание — преобразовать природу. Я буду агрономом. Очень хорошая должность! Б. Щ.»
«Б. Щ., Б. Щ. Борис Щукин, наверное? — догадалась Людмила. — Боря Щукин! — Она раскрыла альбом в том месте, где была фотография Щукина, и долго с улыбкой смотрела на нее. — Скромно, как всегда. Должно быть, чувство гордости ему несвойственно».
«А это — хорошо?» — через минуту спросила она себя.
Каховка, Каховка, родная винтовка,
Горячая пуля, лети![20]
С этой песней в комнату влетела, прыгая на одной ножке, Женя.
— Фу, метеор! — поморщилась Людмила. — Да ты совсем как маленькая!
— Милая Люся! — Женя подбежала к Лапчинской, обхватила горячими, ловкими руками ее шею. — Проходит последний год моего детства! Через год я буду студенткой, упрямой, усидчивой, серьезной. А теперь я еще девочка, девочка, девочка!
Женя, придерживая подол юбки пальцами, завальсировала, приговаривая:
— Девочка, девочка, девочка!
— А здесь пишешь: хочу быть мужественной.
— Не в смысле воз-му-жа-лос-ти, — нараспев сказала Женя, — а в смысле твер-до-сти. Вот, вот, вот! Желание быть мужественной не мешает мне оставаться девочкой. Яс-но те-бе?
Вдруг Женя подошла к окну, села на подоконник и, глядя в сад, замолчала.
О чем она думала?
Игрушечным пароходом между сказочных берегов проплывает короткое детство. Сверкнет на солнце, загудит прощально и уйдет по речной глади в синюю безоблачную дымку. Уйдет, а ты, провожая его внимательными глазами, сойдешь на новый радостный берег, выберешь с ликующей опаской в сердце свою дорожку и, как только сделаешь два-три шага, — идешь, уже не оглядываясь…
Может быть, об этом думала Женя?
АРКАДИЙ ЮКОВ, ГЕРОСТРАТ И КАРМАННОЕ ЗЕРКАЛЬЦЕ
Аркадий Юков хотя и не ходил на пруд ловить карасей, но тупичок возле дома Сони Компаниец знал.
Он шел по тупичку, жуя во рту папиросу и делая вид, что не интересуется решительно ничем на свете, кроме своих мыслей. Собственно говоря, в тупичке ему делать было нечего. Но и ходить по улице, пожалуй, было бесполезно. Он уже прошел мимо Сониного дома раз пять — и все напрасно. День уже клонился к вечеру. У Аркадия разыгрывался аппетит.
Сейчас взору должен был открыться балкон… Скосив в ту сторону глаз, Юков вдруг заметил девушек, моментально выкинул окурок и, сделав скучающее выражение лица, засвистел первый припомнившийся мотивчик. Но тотчас же сообразил, что мотивчик этот не очень приличный, мысленно чертыхнулся и обозвал себя ослом.
В общем, Аркадий растерялся.
Первой заметила Юкова Женя.
— Скаж-жите, пож-жалуй-ста! — свешиваясь с перил балкона, протяжно крикнула она. — Какой вид! Какая масса презрения к окружающим! Какой вежливый молодой человек! Девочки, — задорно обернулась Женя к подругам, бросив особенный взгляд на Соню, — нашему уважаемому товарищу, не обращающему на нас ни-ка-ко-го вни-ма-ни-я, Аркаше Юкову, — здравствуй-те!
Подруги не поддержали Женю. Людмила засмеялась, а Соня испуганно остановила ее:
— Что ты, Женя, не надо, не кричи! Он, кажется, не в духе.
— Что же вы, девочки? — не слушая ее, капризным, но веселым тоном продолжала Женя. — Не уважающему нас Аркадию Юкову — здрав…
— …ствуй-те! — подхватила Людмила.
Соня промолчала.
Аркадий нерешительно остановился, сделал несколько шагов к забору.
— Ну чего, чего… раскудахтались? — отозвался он небрежно, не вынимая рук из карманов штанов.
Его притворно-скучающий взгляд скользнул по Жене, по Людмиле, задержался на Соне и дрогнул, потеплел, хотя губы его скривились в усмешку.
— Заходи, Аркадий! — крикнула Женя, перегибаясь через перила.
Ее пышные косы перевалились через плечи и повисли с балкона. Женя отбросила их за спину, но они снова упали и, покачиваясь, искрились на солнце.
— Вам, я думаю, и без меня не скучно. Вон вас сколько собралось — как на базаре, — заметил Аркадий. — Да у меня и времени-то нет…
— Ну-у! Куда же ты спешишь? Давно ли стал таким занятым человеком?
— Есть дела. Да ты не гнись, не гнись, — посоветовал Аркадий. — Упадешь с балкона. Павловский страдать будет.
Аркадий острил. Он умел острить — ядовито и метко. Но сейчас… сейчас его остроты явно не достигали цели. Они не могли даже обидеть.
Вот и Женя, она не приняла намек близко к сердцу, точно и не расслышала последних слов.
— Заходи же, Аркадий! — снова пригласила она. — Я правда, здесь не хозяйка, но хозяйка, по-моему, будет не против.
Сконфуженная Соня ущипнула подругу. Женя показала ей кончик языка и по привычке прыснула в кулак.
— Ладно, зайду…
Юков влез в сад.
— Где же у вас дверь?
— Вот двери-то как раз и нет! — Женя засмеялась. — Мы по столбам лазим.
— Врите мне!
— Серьезно! — насмешливо уверяла Женя.
Людмила наклонилась к ней:
— Так вон он какой, Юков! Прошлым летом мне ножку на улице подставил…
— Что она шепчет? — насторожился внизу Аркадий, и глаза его сузились. — Слушай… что ты шепчешь?
— Я? Н-ничего, — смутилась Людмила.
— То-то!
Подтянувшись, Аркадий легко влез на перила
