Шрифт:
Закладка:
И вдруг…
Впрочем, нет, не вдруг. Целых два часа, два упоительнейших часа отделяли Аркадия от момента, когда он расстался с Соней, и до возвращения под крышу родного расчудеснейшего домика. Эти два часа Аркадий бродил по городской окраине, которая медленно расслабляла свои рабочие мускулы и остывала от солнечного жара перед отходом ко сну. Аркадий бродил, как философ, который может неожиданно остановиться и полчаса глядеть на обыкновенный лист сирени, улыбаясь при этом не имеющей отношения к смертным людям мудрейшей улыбкой. Иногда Аркадия укалывало что-то, и он делал бодрую пробежечку метров этак с триста, поражая встречных диковатым, но вполне жизнерадостным свистом…
Рабочая окраина, утомленная, распаренная, разгоряченная, остыла. И вместе с ней поостыл немного восторженный пыл Аркадия. И вот тогда-то и кольнуло Юкова это коварное «вдруг». Тогда Аркадий понял, что приближается тот миг, когда он придет домой и увидит не только мать, наидобрейшее в мире существо, но и отца с его угрюмым взглядом и отвратительными кулаками, не привыкшими лежать без дела. Сначала Аркадий решил, что в этот особенный вечер дома ему делать нечего. Но как ни обширна земля, а отыскать подходящее место для ночлега не так-то легко, и Аркадию после короткого раздумья стало ясно, что избежать встречи с отцом ему не удастся. Все же он остановился около своей лачуги в бессильной нерешительности, тоскливо поморщился, поковырял пяткой сандалии упругую, как резина, землю — оттягивая срок расплаты за свое сегодняшнее счастье.
Короткий, жалобный, беззащитный крик матери вывел Аркадия из состояния бессильной нерешительности. Аркадий вздрогнул, замер, со страхом ожидая нового крика. И крик повторился. Так кричит птица, когда на нее бросается хищное животное, — улетела бы, да перебито крыло. И Аркадию представились в этот миг и пораненная птица, прижавшаяся возле пня к земле, и дикое животное — рыжая зеленоглазая рысь, собравшая все тело в разящий комок. Вслед за этим он отчетливо увидел тяжелые, как рычаги, руки отца…
А в следующее мгновение Аркадий уже вскочил на крыльцо, горячим плечом распахнул дверь, сорвав при этом крючок, рванул вторую дверь на себя и очутился в комнате, которая называлась передней, — это и была, собственно, основная жилплощадь семьи Юковых.
Все, что произошло в комнате минуту назад, было видно, как на ладони.
Первым ударом отец, низкорослый, но плотный и широкогрудый грузчик, отбросил мать в угол, на сундук, вторым ударом в плечо, — мать зажала плечо левой рукой, — перевернул ее на бок и, очевидно, затем несколько раз ударил не метясь — во что попало. Сейчас он стоял над нею, подняв в левой руке вилку, и грозно спрашивал:
— Как картошку в семье жарят? Ты мне что, столовая? Убью!
Это было его любимое слово — «Убью!»
На столе дымилась сковородка с жареной картошкой, рядом стояла бутылка денатурата[21] и полулитровая мензурка. Отец пил по-разному, два деления для аппетита, четыре — для души, а все, что выше, — на свал.
— Стой! — крикнул, а вернее, выдохнул Аркадий, чувствуя, как все тело его наливается силой и яростью. Такого не бывало никогда в жизни.
— А-а! — проворчал отец, лениво оглянувшись. Он еще ничего не понимал. — Пришел… сейчас! — И обращаясь к жене, продолжал: — Я куда пришел, в собственный дом или в столовую?
— Стой! — громче и глуше повторил Аркадий.
Мозг отца, отуманенный денатуратом, еще не соображал, что происходит в доме, а мать поняла все сразу. Она приподнялась на сундуке и глядела на Аркадия почти с ужасом. Она уже не думала о себе. Ей страшно было за сына.
— Стой! — в третий раз сказал Аркадий. — Не смей! Я тебе говорю…
— Что-о такое? — недоверчиво усмехнулся отец, начиная немножко соображать.
У Аркадия еще было время для отступления, и в семье Юковых жизнь потянулась бы по-старому. Наверное, так и поступил бы Аркадий, если бы не прожил сегодняшнего дня. Но день с его удивительными открытиями стоял у Аркадия за спиной, как рать позади удалого богатыря, вышедшего биться один на один с поганым половцем. И Аркадий заговорил, показывая рукой на дверь:.
— Уходи! Хватит! Ты слышишь? Я пойду в милицию и заявлю, что ты избиваешь мамку! Точка! И — все, понял?
Мать кинулась сыну на грудь, непонятно — защищать ли его или уговаривать, но Аркадий, не давая себе остыть, отстранил ее за плечи. Движение это было так властно, что мать покорилась без слов, отошла трепеща. С девических лет и до старости она, маленькая, боязливая и безропотная, была покорна одной участи: работать, повиноваться, молчать. Серьезные дела в жизни вершили мужчины. Вот и теперь судьбу семьи Юковых решают мужчины — отец и сын, и ей остается только стоять в сторонке и слушать, исполняя привычную мучительную роль.
Дело близилось к развязке.
Отец, сообразивший наконец-то, что сын гонит его из дому — неслыханная наглость! — издал грозный гортанный звук и, желая пресечь бунт в самом его зародыше, пошел на Аркадия. Он еще не верил, не мог поверить — по глазам было видно, — что сын Аркашка, без особых претензий сносивший все толчки и зуботычины, осмелился сказать отцу этакие серьезные слова. Отцу было и смешно — опять-таки по глазам заметно — и обидно как человеку, которого отрывают по пустякам от привычных занятий. Впрочем, несколько хлестких пощечин и один не очень сильный удар должны были незамедлительно восстановить авторитет старшего в семье и вернуть отца к обычным его занятиям.
А Аркадий в это время уже отвел назад руку… Все было мгновенно решено: ударом ребра ладони по голове он свалит отца с ног, оглушенного вытащит на улицу и запрет дверь. А там будет видно… Ясно было одно: начинается какая-то новая жизнь. Сердце билось тревожно и радостно, порыв его — Аркадий верил — не мог обмануть. Что-то должно было случиться большое, необычайное!
Но ничего не случилось. Вернее, случилось совсем другое, такое, чего никто не ждал, как это и бывает часто в жизни.
Раздался повелительный стук в дверь. Он заставил Юковых вздрогнуть и повернуться в одну сторону. Вслед за стуком в комнату просунулась голова мужчины в милицейской фуражке, и строгий голос спросил:
— Разрешите?
На этот вопрос можно было не отвечать: все равно милиционеры — их было двое — уже вошли, и ответ хозяина их теперь мало интересовал.
«За мной?» — мелькнуло у Аркадия, хотя он и не чувствовал за собой грехов, могущих привлечь внимание милиции.
Он не знал, что отец в это время с большей уверенностью,
