Шрифт:
Закладка:
Во втором разделе – «О пренебрежительном отношении некоторых советских историков к историческому прошлому нашей родины» – приводились исторические работы, в которых
«умаляется и принижается великое историческое прошлое нашей Родины, замалчивается и искажается роль выдающихся деятелей русского народа»[106]; а также «культивируется старое, осужденное партией пренебрежительное отношение к прогрессивным явлениям русской истории и выдающимся деятелям России, непомерно раздувается значение реакционных деятелей России, что никак не содействует воспитанию чувства национальной гордости у советского народа, любви к историческому прошлому нашей Родины»[107].
Третий раздел – «Антиленинские взгляды некоторых историков по национальному вопросу» – содержал разбор ошибок в изданных недавно «Истории Казахской ССР» и «Очерках по истории Башкирии». Подчеркивалось, что в них
«проводится точка зрения реакционного буржуазного национализма на историю нашей Родины ‹…›. Россия изображается в этих исторических работах как злейший и самый опасный враг нерусских народов, а присоединение указанных народов к России рассматривается как абсолютное зло для них. Вместе с тем в этих работах не показывается ведущая роль русского народа в образовании и развитии многонационального государства в России»[108].
Заключалась записка словами:
«Ввиду явного неблагополучия в области исторической науки и вредного влияния на молодые кадры историков и на учащихся средней школы и вузов ошибочных взглядов некоторых советских историков, требуется основательно поправить положение дел в Институте истории Академии наук СССР и в “Историческом журнале”»[109].
Документ был снабжен дополнением «О настроениях великодержавного шовинизма среди части историков». Здесь отмечалось, что пропаганда ура-патриотизма нашла столь сильный отклик, что некоторые (в том числе академики Е. В. Тарле и Б. Д. Греков) стали в своих выступлениях манкировать классовым подходом и классовой оценкой исторических явлений, перенося «отношения, сложившиеся в советской стране, – единство советского народа и советского государства – на историческое прошлое»[110]. Это также вызывало беспокойство авторов записки.
Кроме собственно аппаратной работы ЦК, созыв совещания историков, так же как и философское совещание, был инспирирован извне. И если роль детонатора для созыва философского совещания исполнил З. Я. Белецкий, то для исторической науки этим спусковым механизмом явилась инициатива одного из ведущих историков СССР, заместителя директора Института истории АН СССР, члена-корреспондента (впоследствии действительного члена) Академии наук СССР Анны Михайловны Панкратовой[111].
Будучи специалистом по истории рабочего движения и членом ВКП(б) с 1919 г., она имела и некоторые пятна в биографии – в 1917–1918 гг. она входила в партию левых эсеров[112]. Из потока ее обращений в ЦК 1942–1944 гг. особенно важны два письма. Первое (от 2 марта 1944 г.) направлено на имя секретаря ЦК А. А. Жданова, который именно в связи с совещанием историков начинает в 1940-х гг. возвращаться на идеологическую арену; в письме Панкратова призывает вмешаться ЦК, «поскольку война требует ясности, принципиальности и твердости не только в политике, но и в пропаганде, а в последней – история в условиях войны занимает важное место»[113]; также она критикует Г. Ф. Александрова за плохое руководство «историческим фронтом». Второе письмо (от 12 мая 1944 г.), направленное на имя Сталина, Жданова, Маленкова и Щербакова, содержит пожелание, чтобы ЦК ВКП(б) собрал совещание историков[114].
Недаром на этом совещании она говорила:
«Мы не раз уже имели со стороны ЦК нашей партии указания, помощь и внимание, облегчавшие нашу ориентировку в самых трудных и сложных исторических проблемах. Эту помощь мы всегда воспринимали с огромным энтузиазмом и благодарностью. Каждое указание руководителей партии, каждое их выступление по вопросам истории, каждое их критическое замечание по общим или конкретным историческим проблемам поднимало нашу советскую историческую науку на высшую ступень, обогащая теоретически каждого из нас в отдельности и всех вместе, вооружая нас методологией творческого марксизма. Последнее решение Центрального Комитета партии ‹…›, конечно, относится не только к философам, но также и к нам, советским историкам. Я уже не говорю о том, что реакционные стороны и отрыжки гегельянства, которые сейчас были продемонстрированы ‹…›, оказывали в прошлом известное влияние на развитие исторической науки»[115].
Совещание по вопросам истории в ЦК ВКП(б) проходило летом 1944 г. и состояло из шести заседаний: 29 мая оно было открыто выступлением Г. М. Маленкова, затем состоялись заседания 1, 5, 10 и 22 июня, а последнее заседание прошло 8 июля. На заседаниях присутствовали известные советские историки, в основном специалисты по истории СССР, в том числе С. В. Бахрушин, Б. Д. Греков, И. И. Минц, М. В. Нечкина, А. М. Панкратова, Е. В. Тарле, М. Н. Тихомиров, С. П. Толстов, А. Н. Удальцов[116], ключевые работники аппарата ЦК, а также секретари ЦК А. А. Андреев и Г. М. Маленков (не всегда оба), председательствовал на заседаниях А. С. Щербаков[117].
Первое заседание носило вводный характер; вступительное слово держал Г. М. Маленков, это было именно вступлением, а не докладом. «Он сказал, что ЦК обсудил этот вопрос и счел необходимым встретиться с историками, чтобы обсудить спорные вопросы, а затем выработать принципиальные установки для всех историков»[118]. Маленков, как свидетельствует конспект его выступления, ограничился списком основных вопросов совещания, сформулированных на основании записки ЦК и отражавших волнующую ЦК проблематику[119].
На остальных заседаниях, судя по опубликованным стенограммам[120], А. С. Щербаков ограничивался лишь функциями ведущего, не участвуя в дискуссии. Несмотря на такую выжидательную (или наблюдательную) позицию секретаря ЦК, точка зрения руководства страны вполне отчетливо просматривалась по выступлениям сотрудников аппарата ЦК, поскольку подобные выступления готовились заранее и утверждались руководством. Для определения позиции ЦК и соответственно руководства страны особенно важно выступление заведующего отделом пропаганды Управления пропаганды и агитации С. М. Ковалева[121] на заключительном заседании совещания. То была речь о «великом русском народе»:
«Я остановлюсь на одном вопросе, который в прениях не нашел достаточного отражения, – на вопросе о том, что до сих пор в советской исторической науке не преодолено до конца пренебрежительное отношение к великому прошлому нашей Родины, которое насаждалось длительное
