Шрифт:
Закладка:
Густели фиолетовые сумерки. Над головой помаргивал навигационный фонарь. Синеватым полумесяцем плыла Караппа, одна из двух местных лун. Темнела уходящая в сторону тропка. Там, в её конце, на выровненной площадке, был похоронен Вальковский.
Храпнёв не ожидал увидеть Вику в это время, но совсем не удивился, когда обнаружил маленький силуэт, сидящий на скамейке перед сложенной из камней могилой.
— Привет, — сказал Храпнёв.
— Да, — тихо ответила Вика.
— Что ты здесь делаешь?
— Ду.
— Ждёшь?
Храпнёв сел рядом, но оставил сантиметров десять пустого пространства. Ветер теребил, загибал светлые Викины волоски.
Караппа сделалась ярче. От камней, от щита, защищающего площадку от наносов, пролегли синие тени.
— Чего ждёшь? — спросил Храпнёв.
Девочка пожала плечами.
— Он умер, — сказал Храпнёв. — Мумифицировался. Он лежит на глубине полутора метров, мёртвый.
— Ду, — повторила Вика.
— Почему он решил повеситься? — наклонился Храпнёв. — Ты открылась ему? Ты что-то сказала ему?
Вика повернула голову. Тёмные, совершенно без белка глаза уставились на Храпнёва. Он сдавил её плечико ладонью.
— Кто вы?
— Бёнок! — вскинула свободную руку Вика.
Четыре пальчика и один наполовину сформировавшийся.
— Нет, — оскалился Храпнёв, — это я уже слышал. Скажи мне правду. Кто вы? Какого чёрта вы…
Вика захныкала.
— Ойно!
— Ах, и это вы знаете! Знаете, что такое больно, — Храпнёва затрясло. — А нам каково здесь — знаете?
Он сдавил плечо девочки сильнее.
— Мы! Ничего! Не можем! Мы — никто, нигде… Неудавшиеся колонисты, команда потерянных людей.
— Ойно-ойно-ойно! — заверещала Вика, вырываясь.
— Разве?
Храпнёв усилил нажим. Плоть потекла сквозь пальцы, будто пластилин. Передавленная, упала под скамейку рука.
— Ядя Сей! Не надо!
Кто-то напрыгнул на него сбоку.
— Да кто тут ещё? — Храпнёв поймал и швырнул маленькую фигурку на землю, чувствуя себя Гулливером среди лилипутов.
— Ай!
Фигурка упала головой на камни могилы. Раздался глухой звук.
— Лисс?
Девочка не шевелилась. Свет Караппы превратил белое в горошек платье в тёмно-синее. Храпнёв похолодел, внезапно осознав, что сотворил нечто страшное. Нет, он совсем не хотел. Но убил. Убил?
— Лисс!
Храпнёв поднялся, но подойти почему-то не смог. Внутри всё сжалось. Вика хныкала, отклонившись от него на боковую перекладину.
— Лисс.
Кто-то толкнул Храпнёва обратно на скамейку, долговязой тенью метнувшись к лежащей девочке.
— Вот ты дурак!
Тень присела на корточки и склонилась над Лисс.
— Я не хотел, — выдавил Храпнёв.
— Ну да!
Человек обхватил голову лежащей девочки ладонями. Возможно, он, как скульптор из глины, наново формировал череп. Храпнёв не видел со спины. Он с замиранием ждал, что получится в итоге. Чувство вины превратило его лицо в жуткую, перекошенную маску.
— Что там? — спросил он.
— Нормально.
Человек не обернулся. Вика, спрыгнув со скамейки, подошла к нему, легла на широкую спину, обняв одной рукой.
— Где ты ручку потеряла? — ласково спросил человек.
— Это я, — хрипло сказал Храпнёв.
— Понятно.
Человек вздохнул, потом неуловимым движением поднял и поставил Лисс на ноги.
— Ну-ка, — он щёлкнул девочку по носу.
Лисс распахнула глаза.
Храпнёву показалось вдруг, что над ней вздулся тёмно-синий прозрачный купол, развернулся в острые крылья, но быстро скомкался и опал под мягкими пассами рук. Впрочем, возможно, это всего лишь проплыла подсвеченная луной дымка.
— Ну, вот, — все так же сидя, человек одернул платьице, повернул к себе голову Лисс левым боком, что-то рассматривая. — Простишь, дядю Алексея?
— Не надо, — сказал Храпнёв.
Но Лисс кивнула.
— Ащу!
— Молодец.
— Ядя Сей.
Храпнёв не знал, как ему реагировать. Когда пятилетнее, шестилетнее существо приблизилось к нему с полными слёз глазами, он просто распахнул руки, и Лисс ткнулась в него.
Как игрушка, у которой кончился завод.
— Ядя Сей.
— Прости.
Храпнёв приподнял и посадил её на колено, осторожно притянул к себе голову, коснулся губами коротких рыжих волос.
— Прости, пожалуйста. Я сорвался.
— Нова добрый? — спросила Лисс, накрыв тёплой ладошкой его щёку.
— Да.
— Незя так — ллой.
— Я знаю, — сказал Храпнёв.
Лисс совсем не дышала, но он подумал, что этому можно научить. Это просто. Это надо дышать рядом. Впереди скрипнули камешки, и Храпнёв поднял глаза.
— Ну, мы пойдём, — сказал человек.
Вика сидела на сгибе его руки и обнимала за шею. В глазах её сияла Караппа.
— Ты всё-таки жив, — сказал Храпнёв.
— Нет, — качнул головой Вальковский, — это, скорее, посмертие, другая форма жизни. Понимаешь, я ни черта не понял. Мы вообще мало что понимаем, да? Мой поступок… Моя смерть — это оттого, что я всё неправильно… Нет, так не объяснить. Мы здесь можем достичь реального бессмертия.
— Ты уверен?
Вальковский кивнул.
Он был чёрный и синий, в чёрных рубашке, брюках и с синим носом, но всё же он был Вальковский. Женька. Не сон.
Или это я его сейчас создал, подумал Храпнёв, прижимая к себе Лисс.
— Понимаешь, в чём дело, — сказал Вальковский, — это простая истина. Всё есть любовь. Лёшка, нас просто пытаются научить этому.
— А мы, типа, тупые.
— А мы дети, Лёшка. Вроде бы взрослые, но ни черта и ни в чём не смыслим. Как ты. Как я. Как Барабанов. И если бы Вика не любила меня, я бы умер на самом деле.
— А дальше? — спросил Храпнёв.
— Не понял, — сказал Вальковский.
— Что дальше? Научимся мы любить, и что? Что там — дальше?
Вальковский улыбнулся.
— Весь космос.
Он повернулся и понёс Вику в синие сумерки, за щиты, прочь от станции, от могилы.
— Весь космос, — эхом повторил Храпнёв, глядя, как мёртвый-не мёртвый Вальковский с Викой медленно исчезают, сходя вниз по насыпи.
Странно, подумалось ему. Мы что, получается, не любили до этого? Я разве Дашку не люблю? Люблю. И что мне какой-то космос?
От станции светили фонарём. Наверное, Рогов.
Храпнёв посмотрел на Лисс. Девочка спала, свернувшись калачиком на руках. Ему очень хотелось, чтобы ей снились добрые звери и люди. И чудеса. Но он был почти уверен, что она притворяется.
— Кто мы? Дети, — прошептал Храпнёв.
И побрёл навстречу беспокойному свету.
Андроид Рублёв
Валерий Камардин
Вечером к нему пришло ясное осознание — он скоро умрёт.
Власти опять продлили срок эксплуатации старых моделей. Год его выпуска под программу реновации не попадает, а полной пересадки теперь и вовсе не дождаться. Такого подлого удара от судьбы он не ожидал: в льготной очереди оставалось подождать буквально полгода!
Но теперь ты официально бодр и полон сил. И всем вокруг плевать на то, что твои шарниры скрипят, что при долгой ходьбе в грудине начинает что-то противно колотиться изнутри. Да и манипуляторы вечно трясутся, мелкая моторика уже не твой конёк… Ну, куда сунешься
