Записка Пушкина написана была в исключительно корректном тоне. Поэт избежал каких бы то ни было характеристик «двух известных писателей». Всё, чего он требовал, было восстановление равновесия в литературе, т. е. предоставление другим журналам таких же прав на публикацию официальных материалов, которыми монопольно пользовалась «Северная Пчела».

В начале июня 1831 г. Пушкин подал Записку об издании газеты управляющему делами III Отделения фон Фоку. Руководство III Отделением отнеслось к новому проекту Пушкина с недоверием. Бенкендорф несколько лет трудился над тем, чтобы подчинить журналистику своему контролю, а теперь ему предлагали разрушить воздвигнутый им бастион! В действиях Пушкина он, естественно, усмотрел проявление прежнего духа либерализма. С ведома Бенкендорфа фон Фок отказался поддержать новую затею Пушкина. Его Записка не была принята к производству.

Итог «сотрудничества» поэта с тайной полицией был впечатляющим. По его инициативе III Отделение выхлопотало разрешение Мицкевичу выехать за границу. Когда в Польше вспыхнуло восстание, голос Мицкевича в защиту поляков прозвучал как набат по всей Европе. Жандармы должны были признать свой промах.

Ходатайство в защиту бывшего декабриста Сухорукова, также начатое по почину Пушкина, завершилось тем, что Бенкендорфу пришлось выслушать резкую отповедь от военного министра.

Записка Пушкина об издании газеты была отвергнута с порога. Надежды поэта рухнули.

Поднадзорный

С весны до осени 1828 г. царь находился в действующей армии на Балканах. Высший орган империи, Государственный совет, принял на себя надзор за состоянием дел в столице. Петербургский военный генерал-губернатор П.В. Голенищев-Кутузов был наделён особыми полномочиями для поддержания порядка и особенно для предупреждения крамолы.

Следствие о распространении стихов «На 14 декабря» длилось долго. По этому случаю был арестован ряд лиц, хранивших запрещённые стихи. Потребовалось более года, прежде чем дело прошло все бюрократические инстанции и поступило в Государственный совет.

Будучи вызван на допрос, Пушкин объявил насчёт стихов А. Шенье, что «оные никак без явной безсмыслицы не могут относиться к 14 декабря»108.

Насмешливые слова по поводу «явной бессмыслицы» выдвинутых обвинений рассердили сановных старцев. Сановники усмотрели непочтительность, проявленную известным стихотворцем в отношении членов Государственного совета «в неприличных выражениях его в ответах своих…»109

28 июня 1828 г. члены Госсовета подписали протокол, на основании которого военный генерал-губернатор 18 августа предписал главному полицмейстеру взять подписку с известного стихотворца Пушкина, «дабы он впредь никаких сочинений, без рассмотрения и пропуска оных цензурою, не осмеливался выпускать в публику… между тем учинить за ним безгласный надзор»110.

Решение о надзоре продиктовано было, очевидно, условиями военного времени, когда власти проявляли бдение по поводу любых признаков крамолы. После вызова к полицмейстеру Пушкин взялся за перо, чтобы написать протест Бенкендорфу. Но черновик письма остался незаконченным.

Тем временем над головой стихотворца сгустились новые тучи. В мае 1828 г. дворовые люди дворянина Митькова подали донос на господина, а затем передали митрополиту петербургскому Серафиму рукописный список «Гавриилиады». Сведения об этом богохульном сочинении поступили в III Отделение уже во время суда над декабристами. Жандармский полковник И.П. Бибиков назвал среди других мятежных стихов, которые разносят пламя восстания и нападают на святость религии, «Гавриилиаду», «сочинение А. Пушкина»111.

Но текст поэмы попал в руки судей только весной 1828 г. Митрополит передал рукопись статс-секретарю Н.Н. Муравьёву. 29 июня Государственный совет постановил взять к допросу Митькова, а 3–5 августа военный генерал-губернатор лично допросил Пушкина, требуя от него признания в авторстве. Поэт некогда уже был сослан в ссылку за несколько атеистических строк. Теперь ему грозило куда более серьёзное наказание. Он мог угодить в монастырь или же в тюрьму. В обществе знали, что «Гавриилиада» – творение Пушкина, но власти не могли уличить его, так как у них не было ни автографа поэмы, ни подписи автора на тексте. Защищаясь, Пушкин говорил, что получил рукопись неизвестного автора от кого-то из офицеров гусарского полка. Дело было доложено царю в его балканской ставке, и тот приказал узнать у Пушкина, «от кого получил он в 1815-м или в 1816-м году, как то объявил, находясь в Лицее, упомянутую поэму…»112

В сентябре Николай I велел вновь спросить поэта о том же, но на этот раз «моим именем». 2 октября 1828 г. военный губернатор вызвал стихотворца к себе и ознакомил с царской резолюцией, «на что, – как значится в протоколе допроса, – Пушкин по довольном молчании и размышлении спрашивал, позволено ли ему будет написать прямо государю императору и, получив на сие удовлетворительный ответ, тут же написал к его величеству письмо и, запечатав оное, вручил его графу Толстому». (П.А. Толстой допрашивал поэта вместе с Голенищевым-Кутузовым.)113

Текст этого письма Пушкина известен лишь в копии, напоминающей пересказ. В нескольких строках Александр Сергеевич каялся в «шалости, столь же постыдной, как и преступной», совершённой им по молодости в 17 лет. (На самом деле – в 21 год.)114

Итак, Пушкин и на этот раз отклонил требования генерал-губернатора и сановников о признании своей виновности и, оставив их в неведении, выразил полное пренебрежение к ним. Его признание предназначалось для одного монарха, который как раз в то время вернулся в столицу после победоносной кампании на Балканах.

Государственный совет продолжал похвальные хлопоты по обнаружению автора «Гавриилиады». Но на очередной докладной записке статс-секретаря Н.Н. Муравьёва Николай I начертал резолюцию: «Мне это дело подробно известно и совершенно кончено»115.

Решение императора лишний раз обнаружило, сколь малое значение имел «высший орган» империи.

Дело было прекращено личным распоряжением Николая I, а сановники так и не получили ответа на поставленные в ходе следствия вопросы.

В 1830 г. глава III Отделения отрицал факт тайного надзора за Пушкиным: «…никогда никакой полиции не давалось распоряжения иметь за вами надзор, – писал Бенкендорф. – Советы, которые я, как друг, изредка давал вам, могли пойти вам лишь на пользу…» Заверения главного жандарма устраивали Пушкина. Они служили лучшим свидетельством его благонадёжности. По словам Бенкендорфа, император из отеческого попечения дал генералу Бенкендорфу – не шефу жандармов, а своему доверенному лицу – поручение наблюдать и наставлять поэта «как друга»116.

Следуя традиции, исследователи обличают шефа жандармов во лжи. Но они не учитывают некоторых нюансов.

Система тайного надзора в николаевской России была многослойной. Сыском занимались секретная полиция, военное ведомство, наконец, обычная полиция. Военный губернатор отдал приказ о тайном надзоре за Пушкиным в отсутствие Бенкендорфа. Осуществление надзора было возложено не на жандармское управление, а на главного полицмейстера столицы. Ничего иного