Я попытался найти в полумраке его седло, но вскоре, слыша, как оживает замковый двор, вынужден был уйти из конюшни. Приуныв, так как рисковал многим и не узнал ничего, я понес мальцу его серебряные пенни.

Он удивился моему возвращению. Такая недоверчивость – явно из-за того, что его обманывали все, кому не лень, подумалось мне. Монеты исчезли в складках грязной туники, а хлеб, еще горячий, и мед мальчишка сожрал с жадностью оголодавшего пса. Облизав дочиста пальцы, он воззрился на меня если не доверчиво, то, по крайней мере, уже без настороженности. У него были длинные черные волосы и узкое умное лицо.

Смыть с него грязь, подумал я, и будет наполовину приличный человек.

– Как тебя зовут? – спросил я.

– Рис. А вас?

– Фердия. – Мне пришла в голову мысль. – Можешь кое-что для меня сделать?

В его взгляде вспыхнуло подозрение.

– Смотря что.

– Тот рыцарь, который приходил в сенник… Хочу, чтобы ты проследил за ним. Куда ходит, с кем встречается.

– И что мне с этого будет?

– Свежий хлеб каждое утро. Серебряный пенни, если разузнаешь что-нибудь стоящее.

Он обдумал мое предложение с важностью лорда, творящего суд над преступником, потом протянул руку. Меня немного замутило при виде того, насколько вылизанные недавно пальцы чище остальной ладони, но я не мог отказаться из опасения оскорбить его. Мы обменялись рукопожатием.

Добывать собственный завтрак я отправился, воспрянув духом. Хотя сорванец был мал и жалок, я чувствовал себя так, словно только что принял присягу у своего первого вассала.

Прошло несколько дней. Рис выказал себя способным лазутчиком: теперь я знал, что Фиц-Алдельм – завсегдатай не только таверны в окрестностях замка, полюбившейся и другим рыцарям, но и убогого заведения у оживленной дороги, что вела на север. Там он навещал одну шлюху, развлечения же, если судить по звукам, доносившимся из ее комнаты, включали удары плетью и прочие грубые забавы.

Растерявшись, поскольку никогда не слышал о таких вещах, я чувствовал себя виновным в том, что Рису пришлось услышать все это. К моему удивлению, малец ничуть не смутился.

– Мне приходилось видеть что похуже, – заявил он.

Бедный ребенок! Девяти лет от роду, в каком-то смысле он был втрое старше.

Узнав много нового о Фиц-Алдельме, я оставался в неведении относительно его раннего визита в конюшню. На следующее утро, до рассвета, я вернулся туда с намерением снова обыскать место. Обнаруженный одним из конюхов, который пришел искать пробойник, я отвел от себя подозрения, притворившись, что делаю то же самое, но предпринимать новую попытку было бы глупо. Один лишь слух о моей склонности бродить без дела мог лишить меня благосклонности графини Ифы, от которого зависела сама моя жизнь.

Я смирился с тем, что так и не узнаю правды. Оставалось довольствоваться тем, что моя каверза с коровьей чесоткой сработала. Красные чешуйчатые болячки покрывали его шею и правое запястье, а однажды поутру, подглядев, как он одевается в большом зале, я понял, что поражено и туловище. По словам Риса, рыцарь навестил в поисках исцеления нескольких знахарей. По счастью, ни одно из снадобий пока не возымело особого действия: всякий раз, когда я видел Фиц-Алдельма, он чесался и скреб себя.

Я сознавал, что́ меня ждет, если бы он узнал о моей причастности, и прятал свое злорадство глубже, чем скряга – золото. Когда-нибудь, говорил я себе, я отплачу ему сильнее, но пока достаточно и этого.

Гонец де Лиль все еще находился в Стригуиле. Задержка с отъездом, если верить болтливому лекарю, объяснялась лихорадкой, но мы, оруженосцы, сошлись во мнении, что она была плодом чрезмерных возлияний. «Бурдюк с вином» – так мы окрестили его про себя. Наши догадки подтвердились, когда я пошел справиться о его здоровье и застал гонца на оконном сиденье. Бледный, но с кубком в руке, он явно наслаждался женским пением, доносившимся из апартаментов Ифы. Де Лиль, человек доброжелательный, вспомнил о моем кувшине, постоянно бывшем наготове во время его рассказа про осаду Тайбура. Когда я спросил про короля, он охотно ответил.

Мне, гордому ирландцу, не было дела до Генриха Анжуйского, но я всегда старался помочь отцу в деле изгнания англичан с нашей земли, и полезно было бы разузнать побольше о человеке, во имя которого сражаются серые чужеземцы. До этой минуты я почти не имел представления о Генрихе. Знал только, что он уже больше четверти века правит Англией, Уэльсом и обширными землями за Узким морем[7]. Мой отец описывал его как человека упрямого и хитрого, которого следует опасаться и которому нельзя доверять. Король очень любит охоту и владеет половиной европейских языков. Этим мои сведения исчерпывались. Де Лиль вскоре расширил их, залившись соловьем. Я узнал об уме короля, его образованности, дальновидной политике. Одним из главных достижений Генриха стало то, что он оттеснил на второй план капетингских правителей Франции: сначала Людовика, а затем его сына Филиппа.

Мне вспомнилось, что Генрих выказал еще один свой талант, когда приехал в Ирландию несколько лет назад. Опасаясь, что в руках де Клера и ему подобных скапливается слишком много власти, сознавая угрозу от еще не усмиренных местных королей, он прибыл с сильной армией. И в короткий срок совершил почти невозможное: добился присяги на верность от ирландских вождей и вассальной клятвы от де Клера. Отныне и впредь Дублин и другие крупные города принадлежали Генриху, и, за исключением Ольстера, вся страна признала его законным монархом.

Де Лиль улыбнулся мне. Улыбаясь в ответ, я думал: «Это не мой король. Не король моего отца и моих братьев».

Колокольный звон из близлежащего аббатства позвал к службе шестого часа[8]. Де Лиль с трудом поднялся.

– Не могу медлить долее, – заявил он. – Немного найдется лордов и дам щедрее графини. Останусь еще на ночь и, ей-богу, напьюсь в стельку.

Я рассмеялся. Потом, поблагодарив де Лиля и пообещав прийти и проводить его, ушел.

Представляя, как добродушный глашатай выедет из ворот и поскачет в другой замок, распространяя весть о прибытии герцога Ричарда, я вдруг застыл как вкопанный. Из оцепенения меня вывело громкое проклятие: позади меня шел повар с пирамидой грязных сковородок – и едва не выронил их. Извинившись и дав ему пройти, я стал обдумывать пришедшую в голову мысль. И очень скоро пришел к ошеломительному выводу.

Униженный де Лилем в вечер рассказа про Тайбур,