себя так, что сельчанам вдруг открылись их потаенные стороны. Гвин из Полруана был крупным мужчиной с рыжей копной густых волос и длинными усами примерно такого же цвета, концы которых свисали до самого подбородка. И Уолт Тайрелл казался коротышкой по сравнению с офицером коронерской службы. В свои сорок лет он выглядел весьма привлекательно с темными вьющимися волосами и короткой бородой, красиво обрамлявшей узкое лицо. Выделялся он и одеждой — голубой, из тонкого льна, рубашкой с дорогими кружевами и кожаным ремнем прекрасной выделки. Гвин же выскочил из горящего дома в простых бесформенных штанах и грязной кожаной безрукавке, которую успел прихватить в последний момент.

— Ты заплатишь мне за все, пьяный мужлан! — орал Тайрелл, еще больше разгневанный, поскольку Гвин откровенно игнорировал его социальное превосходство. — Теперь я нисколько не сомневаюсь, что ты просто нажрался эля и разжег очаг, а потом рухнул и мгновенно заснул!

Это обвинение показалось Гвину самым несправедливым из всех, которые он услышал в эту ночь. Конечно, Гвин любил приложиться к бутылке, как и все его соседи, но всегда знал меру и никто в деревне никогда не видел его в стельку пьяным. И хотя он частенько забегал поздно вечером в замок Ружемон, где любил немного выпить и поиграть в кости со своими приятелями солдатами, в этот вечер Гвин вернулся домой задолго до того, как городские ворота закрыли на ночь. Он должен был покормить скотину и поразмыслить над странной болезнью, которую подхватили его маленькие сыновья.

— Заплатить за все? — злобно выпалил он в лицо землевладельцу. — Я уже два десятка лет плачу тебе за эти трущобы и за это время вполне мог бы купить себе приличный дом!

В среднем арендная плата составляла два пенса в день, однако Гвин платил землевладельцу намного больше, и Тайрелл это прекрасно понимал, но уже не мог остановить своих гневных нападок.

— Ты заплатишь мне пять фунтов за утраченное имущество, — продолжал неистовствовать он, — или я потащу тебя к шерифу! Он мой хороший друг, и ты ответишь по всей строгости закона!

Голубые глаза Гвина потемнели при упоминании столь огромной суммы.

— Ты мерзавец, Тайрелл! Где я возьму пять фунтов стерлингов? А что касается твоей дружбы с шерифом, то он еще больший мошенник, чем ты!

Оскорбленный до глубины души обвинениями в бесчестности и за себя, и за своего высокопоставленного друга, суконщик допустил большую ошибку, сильно толкнув корнуолльца в грудь. С таким же успехом он мог ударить кулаком по городской стене.

Гвин зарычал от возмущения и врезал Уолтеру по лицу кулаком размером с коровью рульку. Тот отлетел назад и повис на руках собравшихся вокруг зевак, для которых эта драка представляла еще более интересное зрелище, чем догорающий дом соседа.

Но сейчас дело стало обретать другой оборот. Всхлипывая от злости и гневно сверкая глазами, Уолтер поднялся на ноги и выхватил из ножен длинный кинжал, форма которого уже вызывала ужас. Увидев такое дело, сельчане попятились, приглушенно ропща на подобное развитие событий.

— Убери свой нож, глупец! — злобно прорычал Гвин, но Уолтер продолжал наступать и попытался нанести удар.

Гвин отскочил и невольно потянулся рукой к ремню, где обычно висел меч. Но того на месте не оказалось. Только сейчас он вспомнил, что оставил его в доме и лицом к лицу с вооруженным противником не мог рассчитывать на свое драгоценное оружие, скорее всего уничтоженное огнем вместе с другими вещами.

После почти двух десятилетий ожесточенных сражений по всей Европе и на Святой земле подобная ситуация не стала для Гвина чем-то новым, и все же он был крайне удивлен той ярости, с которой Тайрелл набросился на него с кинжалом. Отбив первый удар, он попытался перехватить руку суконщика, но тот увернулся и попутно задел Гвина. Острое лезвие кинжала распороло рукав кожаной безрукавки и порезало предплечье. Рана оказалась не слишком серьезной, но показавшаяся кровь еще больше разозлила могучего корнуолльца. Он завопил как дикий зверь, уязвленный не болью, а осознанием, что ранен этим ничтожным профаном, не умеющим владеть оружием.

— Когда я доберусь до своего меча, то отрублю твою тупую башку! — зарычал он, к радости окружавших их зевак.

Потеряв терпение, Гвин сделал выпад и нанес здоровой рукой обидчику мощный удар в челюсть. Суконщик попятился, ощупывая языком чудом уцелевшие зубы, а Гвин тем временем ловким движением вырвал кинжал и сильно толкнул Тайрелла. Тот рухнул на землю под громкий хохот собравшихся, подняв тучу пыли.

— Убирайся вон, Тайрелл! Можешь забрать себе свой чертов дом, а вернее, то, что от него осталось. А я сниму себе другое жилище в конце улицы, с нормальной крышей!

Рыжеволосый гигант швырнул нож на поверженного противника. А тот, с большим трудом встав на ноги, изрыгал проклятия в адрес великана, пугая его всевозможными карами.

— Будь ты проклят! Шериф узнает об этом сегодня же утром! — злобно шипел он, отряхивая пыль с одежды. — Ты угрожал убить меня! Я привлеку тебя за нападение!

Гвин, уже успевший успокоиться, снисходительно ухмыльнулся:

— Может, выйдешь со мной на поединок? Я готов сразиться на ножах или мечах!

Из толпы зевак послышались подбадривающие голоса, а сосед решительно поддержал Гвина:

— Ты должен сам подать на него в суд! Он первый напал на тебя и даже поранил руку!

Лендлорд испуганно озирался, прекрасно понимая, что эти люди относятся к нему примерно так же, как к ненавистному сборщику налогов. Поминутно оглядываясь на возмущенных жителей Сент-Сидвелла и ворча что-то себе под нос, он поплелся к «Ист-Гэйту», все еще открытому, несмотря на ночное время. Портье лениво распахнул перед ним дверь и впустил гостя.

Когда страсти улеглись, люди вспомнили про пожар, однако ничего интересного там уже не было. На месте дома лежала груда обгорелых остатков, из-под которых торчали уцелевшие обломки стен, а яркий огонь сменился кучами тлеющего угля, выбрасывавшими в воздух клубы едкого черного дыма.

— Гвин, до утра ты все равно ничего не сможешь сделать, — заметил кожевник.

— Тебе лучше пойти с нами и поспать, — предложил другой. — Моя жена перевяжет тебе руку и накормит.

Гвин понуро побрел прочь, потом остановился и бросил последний взгляд на дымящиеся руины.

— Как только все остынет, я непременно вернусь сюда и поищу свой старый меч, — задумчиво проворчал он. — Но очень сомневаюсь, что им можно будет пользоваться после такого огня.

— Двадцать лет я владел этим мечом — и вот посмотрите, что с ним стало!

Великан с горечью смотрел на обгоревший клинок, лежавший у него на коленях. Он сидел на стуле в караульном