Репетиция прошла гладко, и лошади в экипажах не пугались. Такая репетиция вызвана была сообщением из придворной конюшенной части о том, что лошади под царские экипажи будут назначаться распоряжением местных властей. Но так как император лично не любит невыезженных лошадей, то во избежание всяких неприятных неожиданностей при проезде, необходимо испытать присланные тройки для экипажей во всех отношениях. По-видимому, были приняты нами все меры, чтобы это требование исполнить.

В день проезда перед вечером я лично руководил размещением полков (пехоты и спешенной конницы) вдоль шоссе от станции Михайловской по направлению к Боржоми. Прибывший верхом г[енерал]-л[ейтенант] ф[он] Шак еще раз объехал развернутый фронт и убедился, что все в порядке. Мне он приказал ехать непосредственно на станцию Михайловскую и там проследить за порядком, поддерживаемым добровольческой туземной охраной. Как только прискакал верховой казак из ущелья Боржома с известием о выезде царской семьи из усадьбы великого князя, фельдмаршала Михаила, г[енерал]-л[ейтенант] ф[он] Шак поспешил выехать навстречу царским экипажам, а я направился к станции Михайловской.

Вот что произошло, по словам очевидцев и строгому расследованию: один из командиров пехотных полков захотел выделиться своим усердием, пожалуй, даже получить за это награду. Он заблаговременно заготовил разноцветные бенгальские свечи и раздал их всем солдатам своего полка, строго приказав никому их не показывать и до его приказа не зажигать. Его полк стоял на крайнем к стороне Боржомского ущелья. Когда пришло приказание от г[енерал]-л[ейтенанта] ф[он] Шака об изготовности к встрече, командир этого полка скомандовал вынуть свечи и зажечь их. Люди удачно это исполнили. Весь полк красиво заискрился бенгальскими огнями. Однако, огонь горящих бочек между фронтом войск и шоссе сильно умалял этот эффект. Кто-то из младших начальников продвинул свою роту или батальон ближе к шоссе, чтобы иметь свет горящих бочек за спиною.

Г[енерал]-л[ейтенант] ф[он] Шак, сопровождавший головной экипаж с царем и царицей, увидел эти огни и нарушение порядка. Опасаясь, чтобы упряжные лошади в экипажах не испугались и опрокинули экипажи, так как на репетиции бенгальских огней не было, г[енерал]-л[ейтенант] ф[он] Шак помчался вперед к полку, люди которого уже почти вплотную подошли со своими бенгальскими свечами к шоссе, громко крича при этом «ура». Верховой конь под генералом, споткнувшись об одну из куч щебня, упал на передние ноги, сбросив наземь всадника, который лицом упал на другую такую кучу, потеряв сознание. Кучер круто остановил взволновавшуюся тройку. Царь и царица поспешили к упавшему генералу ф[он] Шаку. Он лежал как убитый, с окровавленным лицом. Царица встала перед ним на колени, подняла его голову, утирая обильно льющуюся кровь. На громкий крик императора к солдатам:

– Назад! Потушить ваши огни! – люди замолчали, а офицеры приняли меры водворения фронта на прежнее место. Долго не являлся на зов доктор. Наконец, из одного полка в экипаже его командира подъехал доктор. За это время г[енерал]-л[ейтенант] ф[он] Шак пришел в себя. Доктор помог ему сесть в экипаж и увез его на квартиру в лагерь. Мы на станции были удивлены страшным запозданием царских экипажей. Я стоял на платформе у поезда, когда прибыли в экипажах скачала царская семья, а затем великий князь, фельдмаршал Михаил. Проходя в вагон, император был встречен дворцовым комендантом генерал-адъютантом Черевиным и громко на ходу сказал ему:

– Какой несчастный случай! Генерал фон Шак упал с коня и сильно расшибся. Ежедневно давайте мне справку о его здоровье!

Еще более взволнованной и заплаканной прошла императрица, а за ней пробежали молча дети. В вагоне раздавался громкий и повелительный голос царицы, видимо, чем-то недовольной. Я был совершенно ошеломлен всем, что слышал. Дождавшись, по инструкции, отхода поездов чрезвычайной важности на Тифлис, я поспешил в лагерь к своему начальнику. Он уже лежал в постели в забинтованной головой. Я осторожно доложил ему о благополучном отбытии поездов и о том, что слышал из уст государя.

– Теперь я пока работать не могу и уполномочиваю вам вести все дело охраны от моего имени, – сказал мне слабым, но строгим голосом мой начальник.

В то же вечер я послал телеграфное донесение дворцовому коменданту о здоровье г[енерал]-л[ейтенанта] ф[он] Шака, а также донесение об этом происшествии письменно начальнику штаба войск Кавказского округа. На следующий день генерал]-л[ейтенант] ф[он] Шак настолько оправился, что донес за своей подписью главноначальствующему о полной возможности исполнения своих прямых обязанностей. Еще несколько дней посылались мною донесения о здоровье г[енерал]-л[ейтенанта] ф[он] Шака, а затем он приказал это прекратить. В штаб округа доложено было только о случайном падении г[енерал]-л[ейтенанта] ф[он] Шака с лошади, но без всяких подробностей и упоминания о выходке командира полка. Теперь этот последний ожидал себе какой-либо тяжкой кары за свой проступок. Г[енерал]-л[ейтенант] ф[он] Шак упорно хранил молчание о происшествии, ничем не обнаруживая своего неудовольствия. Здоровье его быстро восстанавливалось, и он уже мог ходить свободно по бараку, принимая ежедневно мои доклады. Войска лагеря прочно, по инструкции, заняли всю полосу придорожной местности от Тифлиса до Батума. Мы ждали телеграфного извещения о движении поездов чрезвычайно важности из Цинандал, где царской семье был организован единственный[в своем роде] по сказочной обстановке и фееричности прием туземным дворянством и населением, очаровавший всю царскую семью, особенно императрицу Марию Федоровну.

За двое суток до начал проезда поездов чрезвычайной важности в Батум, перед вечером была нами из Тифлиса получена телеграмма: «”Сего числа, между 2 и 3 часами пополудни на первом перегоне от ст. Тифлис, недалеко от путевой будки и переезда через полотно железной дороги, часовой ясно слышал работу подземного минера. Вызванный им разводящий, а потом и начальник караула слышали тоже эту работу. Мною прияты все меры обследования придорожной полосы с обеих сторон полотна железной дороги, но нигде никаких признаков землекопных работ нет. Считаю опасным пропускать туда поезда чрезвычайной важности”. Испрашиваю указаний. Подпись: командир участка».

Прочитав эту депешу и сопоставив ее с тщетными поисками пропавшего динамита, г[енерал]-л[ейтенант] ф[он] Шак сильно взволновался.

– Вот, когда начинаются наши настоящие тревоги и испытания, – сказал он, обращаясь ко мне. – Теперь я уже совсем спать не смогу. У меня наготове револьвер: при первом же донесении о неблагополучии при проезде я пускаю себе пулю в лоб, – решительно заявил г[енерал]-л[ейтенант] ф[он] Шак.

– Надеюсь, что там останется еще пуля и для меня, – отвечал я своему взволнованному начальнику.

– А сейчас я уполномочиваю вас немедленно на дежурном паровозе станции Михайловской мчаться в Тифлис и вместо меня принять все самые