Селигманы, очевидно, заметили признаки грядущего спада раньше многих своих коллег-купцов. Возможно, их насторожило резкое сокращение поставок золота из Сан-Франциско в течение предыдущего года. Джозеф всегда советовал быть осторожным, и он достаточно обеспокоился состоянием экономики, чтобы ликвидировать спекулятивные инвестиции семьи и перевести их банковские вклады в золото и серебро, пока еще можно было это сделать.

Совокупность факторов вызвала панику 1857 года. Сокращение запасов золота напугало банки, заставив их повысить процентные ставки и сократить кредитование, а затем принять более радикальные меры. Тем временем реальность начала осенять инвесторов, которые ввязались в оргию железнодорожных и земельных спекуляций.

Решение Верховного суда по делу Дреда Скотта, принятое в марте 1857 года, также способствовало спаду. Этот далеко идущий вердикт признал недействительным Миссурийский компромисс, запрещавший рабство на большинстве западных территорий, приобретенных в результате Луизианской сделки. Это решение, которое приветствовали на Юге и осуждали на Севере, влило в хрупкую экономику дозу политической неопределенности в отношении будущего рабства и миграции на Запад, вызванной "Манифестом судьбы", которая привела к спекулятивному буму на земельных и железнодорожных акциях. Затем, в конце августа 1857 года, страховая и трастовая компания Ohio Life Insurance and Trust Company, книги которой были раздуты из-за плохих инвестиций, рухнула, спровоцировав бегство из банков. Роль компании из Цинциннати в возникновении экономического кризиса часто сравнивают с последствиями краха в 2008 году одного из самых известных американских инвестиционных банков - Lehman Brothers.

-

В то время как в своем офисе в пяти кварталах от него Джозеф Селигман запечатывал золото и серебро в ящики, чтобы переждать финансовый крах, который, по его мнению, был неминуем, Эмануэль Леман пытался запустить новое северное предприятие, чтобы дополнить южную компанию Lehman Brothers.

После того как Генри умер от желтой лихорадки, его вдова и четверо детей переехали в Нью-Йорк, и Эмануэль присоединился к ним в 1857 году, поселившись в доме на Второй улице, 120.

Компании Lehman Brothers все больше требовалось присутствие на севере, чтобы поддерживать расширяющиеся меркантильные амбиции фирмы. Из Нью-Йорка Эмануэль мог закупать товары для их магазина сухих товаров и организовывать их доставку в Монтгомери. Он также мог заниматься их растущим хлопковым бизнесом. Хотя сам товар выращивался на Юге, Нью-Йорк был центром этой индустрии. Через него проходили основные морские пути в европейские порты, такие как Ливерпуль, через который шла большая часть британского импорта хлопка из Соединенных Штатов. Будучи финансовой столицей страны, Нью-Йорк был также домом для банков и страховых компаний, которые занимались финансированием и снижали риски, связанные с торговлей хлопком.

Там, где однажды Lehman Brothers займет сверкающий тридцатидвухэтажный небоскреб на Пятой авеню (штаб-квартира, в которой она будет располагаться с 1980 года), посетители первого офиса Эмануэля Лемана в Нью-Йорке, на улице Либерти, 119, обнаружили бы ничем не примечательную витрину с рекламой выпивки и сигар.

Летом 1857 года Эмануэль заключил партнерство с двадцативосьмилетним баварским иммигрантом Мозесом Ферстом, который работал в компании его отца по производству сигар на Гранд-стрит. Компания Lehman & Ferst рекламировала себя как импортера и производителя прекрасных сигар, а также занималась продажей вина и ликеров. Помимо снабжения магазина Леманов в Монтгомери, у фирмы были клиенты по всему Югу.

Эмануэль выбрал самое неудачное время. Партнеры только открыли свой бизнес, когда бурно развивающаяся экономика страны пошла на спад.

Эмануэль первоначально вложил 10 000 долларов в компанию Lehman & Ferst, которая впоследствии потеряла деньги из-за серии "неудачных сделок", отмечает R.G. Dun & Co. Убытки и неспокойное экономическое положение страны, должно быть, напугали старшего брата Лемана, который всегда видел впереди финансовый крах. Однако он держался, и партнеры сумели оправиться от первых потерь, удвоив стоимость своего бизнеса до 25 000 долларов. "Дом стоит хорошо", - сообщала компания R.G. Dun & Co. в 1859 году, отмечая, что Эмануэль планирует поездку на юг, "чтобы завести новые знакомства и расширить свой бизнес".

В квартале от офиса Эмануэля, на Либерти-стрит, 89, находился магазин, которым торговали "модными товарами" его соотечественники - немецкие евреи. Но внимание Эмануэля привлекли не роскошные товары, а дочь-подросток одного из партнеров, Луиса Сондхайма. Эмануэль женился на Полине Сондхайм, которой в то время было около шестнадцати лет, в мае 1859 года, через несколько месяцев после своего тридцать второго дня рождения. Майер тем временем тоже остепенился и женился на Бабетте Ньюгасс, дочери друзей семьи из городка под Вюрцбургом. Бабетта была старшей из семи детей, и две ее сестры тоже вышли замуж за богатых бизнесменов. Одна стала женой Авраама Штерна, ливерпульского торговца хлопком, который вел дела с Леманами. Другая вышла замуж за Исайаса Хеллмана, видного калифорнийского банкира, который когда-то считался одним из самых богатых людей на западе Соединенных Штатов.

У Бабетты были родственники в Новом Орлеане, и ее свадьба с Майером состоялась в красивом доме на Сент-Чарльз-авеню ее кузена, Фердинанда Голдсмита, сына торговца, который держал магазин в Мобиле, когда туда только приехал Генри Леман. В их союзе Майер обрел не только жену, но и нового, хотя и неофициального, делового партнера. Герберт Леман вспоминал: "Я не думаю, что мой отец когда-либо делал важный шаг в бизнесе, не посоветовавшись с матерью". Своим острым умом и властным присутствием Бабетта внушала преданность и, возможно, страх. Она была квинтэссенцией матриарха, который управлял своим хозяйством твердой рукой; ее дети, которых со временем стало семь (восьмой ребенок, мальчик по имени Бенджамин, умер в младенчестве), знали, что лучше не перечить ей. "Я не знаю ни одного случая, когда женщина, человек, могла бы так определенно быть главой семьи, как моя мать", - говорил Герберт.

Майер и его разросшаяся семья жили в ветхом доме на Саут-Корт-стрит, 402. Он находился в нескольких минутах ходьбы от магазина Леманов "Монтгомери", и сотрудники Майера часто обедали там. Дом занимал большую часть квартала, и, за исключением крыльца и плантационных жалюзи, его черты казались скорее европейскими, чем южными.

К 1860 году северные и южные предприятия Леманов процветали. В Нью-Йорке партнерство Эмануэля с Мозесом Ферстом вело оживленную торговлю спиртным и табаком. В Монтгомери Майер закрепил свой статус члена местной бизнес-элиты, вступив в масонскую ложу. Теперь он был седьмым самым богатым человеком в округе Монтгомери, его опережали только два банкира и несколько владельцев плантаций. В переписи населения того года отмечалось, что Майер владел недвижимостью стоимостью 28 000 долларов и личным имуществом на сумму 75 000