В некоторых — порой самых неожиданных вопросах — он не терпел фамильярности.

— Извини, — поспешила умаслить его Лёка. — Не объяснишь, за что его так нарекли?

— А чего тут объяснять? — ворчливо пробухтел Нешто-Нашто. — Мор он и есть Мор. То бишь Морок. Это нынче для вас худое слово, ибо всякий обман есть зло. А в допрежние времена поумней вас были. И ведали, что обман не тока зло, но и защита. Вот Морок силой своего обмана и оберегал пути правды от недоброй кривды. Не пускал на путь правды сквернавцев, что толковали её вкривь да вкось.

— А потом что? — не удержалась Лёка от язвинки в голосе. — Слишком увлёкся? Стал врать просто так, во имя чистого искусства?

— Все мы не без изъяна, — ядовито прошипел Нешто, хмуро покосившись на издёвщицу.

— Ладно, не сердись, — попросила она, игнорируя очередной приступ смены настроения экспрессивного духа. — Так, что означает его прозвище? Об это «гощь» язык можно сломать.

— То и означает, — тут же перестал дуться переменчивый дедок. — Тот, в ком без меры обретается всесветный всесильный обман. Тебе ж твоя свиристелка поведала, что некогда звалась Живогощь. Стал быть, та, в ком обретается жизнь.

— Слушай, а боги всё-таки существовали? — уточнила Лёка,

— Само собой, — степенно поддакнул Нешто, пытаясь для убедительности выпятить впалый живот. — Людям без них никак нельзя. В них самих боги и обретаются. В их душах. А не носятся, сломя голову по небесам, — раскритиковал он расхожие басни. — Не дерутся друг с дружкой, не любятся, перед смертными не красуются.

— То есть, выдумка.

— Не выдумка, а суть человеческая, — с неподражаемо философской умиротворённостью поправил её Нешто.

— Значит, Чернобог по сути что-то вроде названия корпорации, — подвела черту Лёка.

— Их свора и есть? — покивал древний мыслитель, который при жизни и писать-то вряд ли умел.

— Теперь по делу: от кого бежим?

— Так, от него же, — непонимающе покосился на неё лектор. — От Моргощи.

— Он тоже дух? — начала терять терпение Лёка.

— Зачем дух? — ещё больше изумился Нешто. — Человек. Из плоти.

— То есть, такой же везунчик, как я? — постепенно складывался в её голове образ очередного сказочного персонажа. — Который где-то схлопотал невменяемое счастье подцепить одного из вас?

— Он инакий, — квакнула из банки игошка.

— Злой?

— Не-е, — протянула Шанель.

— Добрый?

— Не-е…

— Идейный, — выдала допотопная бородатая помесь морализатора, анализатора и мистификатора.

Хоть стой, хоть падай — мысленно вздохнула Лёка. Остановилась у двух вставших на попа гигантских льдин и попросила:

— А конкретней?

Льдины перед ними разошлись в стороны. Тени людей проплывали мимо них туда-сюда. Выход — машинально опознала Лёка раздвижные двери. Вспомнила про камеру хранения с подарком Олега Ивановича. Свернула к ней и озадаченно уставилась на тёмную стену без единого признака отдельных ячеек. Поняла, что придётся вернуться сюда позже, развернулась к дверям…

Но откуда-то на неё пахнуло невесомым холодком. Остановившись, быстро нашла место, из которого поддувало. Что-то внутри неё подсказало: пакет здесь. И это «здесь» попахивало ловушкой.

— Она самая, — театральным шёпотом поддакнул Нешто.

Шанель высунула из банки головёнку — как только пролазит в узкое горлышко? Её лягушачьи носопырки расщеперились, затрепетали:

— Какая-то лихоманка. Как откроешь, так на тебя тотчас и набросится.

— Не набросится, — возразила Лёка и потопав к дверям: — Потому что не открыть. Пока я тут. Нужно в реал выбираться…

— Не вздумай! — каркнул Нешто, уцепив её за руку.

— И не собиралась, — успокоила она своего нервного опекуна. — Раз тут ловушка, значит, где-то поблизости тот, кто её устроил. Вот и посмотрим на этого устроителя.

Льдины послушно разошлись перед ней — Лёка косилась на эти глыбищи не без содрогания — и они покинули, наконец, торговый центр. Чтобы оказаться всё в том же киселе из тумана, марева и теней. Словно никуда и не переместились.

Впрочем, кое-что всё-таки изменилось. Впереди по курсу метрах в десяти от них стоял… Уж точно не тень. И явно мужчина — хотя под таким балахоном до пят с низко опущенным капюшоном могла прятаться и какая-нибудь штангистка.

Нешто моментально испарился — то есть, вообще. В банке на поясе забулькали идущим на дно утопленником.

— Мило, — оценила Лёка неприглядный побег духа, грозившегося оберегать её от всего подряд.

Однако в глубине души вовсе не обиделась — даже почувствовала облегчение. Себя всегда легче защищать, когда не приходится прикрывать ещё кого-то. А её защита не сплоховала: стрелка уже трепетала на пальцах, сжимавших лук. Да и её сестрицы-блисковицы в колчане зазвенели, напружинились.

— Я не хочу с тобой враждовать, — бесстрастно предупредил загородивший путь человек.

Мужским голосом. Правда странноватым: будто он доносился из телефона. Причём, связь так себе.

Страха Лёка не почувствовала — удивительно, но факт. Собственно, даже маломальского волнения не ощутила. Ну, человек. Ну, стоит. Чего-то от неё хочет? Если не клад — сама собой двинулась мысль в этом направлении — можно не замечать. Если клад — будем биться.

Одной, конечно, несподручно: она ему не соперница. Но это ничего. Сама не справится, сгинет, родовичи вместе сдюжат. Как почуют её смертушку, так всем миром и навалятся…

Что за чушь — встрепенулась обладательница нового имиджа. Понятно, что дух приставника отрабатывает заложенную в него программу. Но, она, простите, не пресловутый чистый лист, на котором всякий мазила может калякать, что ему заблагорассудится.

— Вы не первые вместилища этих упрямцев, — сообщил претендент на её клад.

Явно намекая на печальную участь предшественников, погибших от его руки.

— Наверняка и не последние, — пробормотала Лёка, пытаясь утихомирить трепетавшую от алчного нетерпения стрелу.

Вот же мелкая зараза — мысленно выругалась она. Но блисковице было плевать на неудовольствие хозяйки. Она создана для боя, а тот всё не начинался и не начинался. Непорядок. А надо, чтоб был порядок.

— Приставники отважны и несгибаемы. Но простодушны и доверчивы, — уведомил новичка охотник за чужими кладами.

— Когда ты в последний раз им противостоял? — задала Лёка вполне резонный