– Тебе – стареть, а мне – молодеть.

Николай знал, что анализы сдавать бесполезно, врачи ему не помогут.

Ведьма забрала его молодость, его жизнь, и ничего уже не вернуть назад.

Беспокойный дом

– Слушайте, я тут подумал: может же получиться так, что мы никогда больше не увидимся! Пять лет в одной общаге, а скоро попрощаемся – и все! – сказал Валя, оторвавшись от конспекта.

Мы, шестеро студентов последнего курса, готовились к экзамену. Валя, конечно, прав: после окончания института разъедемся кто куда, устроимся на работу. Кто знает, встретимся ли когда-то? Впрочем, с Валей мы точно будем продолжать общаться, за эти годы прямо-таки братьями стали.

– До выпускного еще дожить надо. – Славик потер виски и предложил: – Может, перерыв?

Все были только за. Который час сидим, мозги кипят. Отложили книги, освободили стол от тетрадей и учебников: решили чаю попить. Сушки, варенье, которое Славику мать на прошлой неделе привезла, булка с маслом – вот и все нехитрое угощение, но мы набросились на еду с таким аппетитом, будто перед нами были яства из лучшего ресторана. Хотя, конечно, в ресторане никто из нас ни разу не был.

– Зря наедаемся, второй час ночи, – с набитым ртом проговорил Валя, – сейчас в сон потянет.

Однако спать не хотелось, как не хотелось и продолжать грызть пресловутый гранит науки. Убрав куда подальше скучные конспекты, мы взбодрились, весело болтали, смеялись.

Все, кроме Костика.

Про него надо бы сказать отдельно. Костик – самый странный парень на нашем факультете. Высокий, красивый, он сторонился девушек, которые наперебой строили ему глазки. Да и вообще людей избегал, целыми днями торчал в библиотеке, просиживал над учебниками. Само по себе это могло быть вполне нормальным делом: нравится человеку учиться, хочет он быть лучшим на курсе, в люди выбиться стремится! Но как быть с тем, что раньше Костик был совсем другой?

Когда мы в 1975-м поступили на первый курс, он был душой компании: заводной, беззаботный, острил, на гитаре играл. Учился легко, но потому, что способный, а учебников, кажется, в глаза не видел: вечера напролет то на свиданиях, то на танцах.

А после летней сессии словно подменили человека. Что с ним случилось? Почему он изменился? Костик никогда никому не рассказывал, на все вопросы отмалчивался, а потом его и спрашивать перестали, привыкли.

Вот и сейчас сидел, как обычно, глядя в угол, будто и не замечая, что не один в комнате. Молчал-молчал, а потом вдруг сказал:

– Валька, ты хорошо подметил: мы вправду можем больше не увидеться никогда. Как попутчики в поезде, которым все можно рассказать, потому что больше никогда их не встретишь.

Фраза прозвучала необычно.

– Ты к чему клонишь? – спросил Валя.

Я думал, Костик, по обыкновению, промолчит, но он удивил.

– Если я вам расскажу кое-что, мне, может, полегчает. А что вы про меня думать станете, не важно. Сдадим завтра последний госэкзамен – и привет.

– Что ты рассказать собрался?

Валин вопрос был лишним, мы и так знали. Сейчас Костик поведает, что с ним стряслось четыре года назад.

Так и вышло. История сокурсника потрясла меня. Оглядываясь назад, я думаю, что, будь у меня выбор, предпочел бы никогда ее не слышать. Но в тот момент, когда Костик начал свой рассказ, никто из нас не считал, что есть на свете вещи, о которых лучше не знать. Мы притихли и жадно впитывали каждое слово…

– Тем летом я сдал все экзамены, закрыл сессию. Шел в общагу в отличном настроении. Вечером собирался с девушкой встретиться, а завтра – сдать учебники и уехать на каникулы домой, в свой городок, к матери. Но не успел прийти в комнату, как услышал, что меня зовут с вахты. Мать, мол, звонит, иди трубку возьми. Я бегом обратно. Лечу на первый этаж, сердце колотится. Мать за весь год, что я в другом городе жил и учился, всего-то один раз звонила: мы договорились, лучше я буду, так удобнее.

– Алло, – говорю, – привет, мам, ты как?

Слышно было плохо. Голос матери доносился издалека, связь прерывалась, шум слышался – гудение, шорох.

– Все хорошо, – отвечает она, – сдал?

Я ответил, что сдал, завтра домой еду, а она мне:

– Костя, я потому и звоню. Съезди к тете Зое в деревню, навести, она тебя звала. Хоть на пару дней, а потом и домой поедешь.

Тетя Зоя была родной сестрой маминого покойного отца. Жила в деревне, примерно в пятидесяти километрах от моего родного города. Когда учился в начальной школе, бывало, гостил вместе с матерью у тети Зои: мы приезжали летом на каникулы. Но потом ездить перестали (не помню, почему), прошло лет десять, как я был там в последний раз, про тетку мы с матерью не говорили. Откровенно говоря, я и забыл о ее существовании.

– С чего вдруг, мам? Ты тоже поедешь?

– Не могу, работаю. А тебе что – трудно? На денек всего! Помощь твоя нужна. Тетя Зоя старая совсем, болеет. Подсоби, сделай, что она попросит!

Мама, кажется, сердилась, но я и не думал отказываться: надо так надо.

– Съезжу, мам, не волнуйся. Удивился немного, вот и все.

Мы попрощались под аккомпанемент помех, и я пошел собираться.

Выехал рано утром, дорога предстояла неблизкая. Несколько часов на автобусе трястись, потом на электричке и пешком еще идти. Когда в четвертом часу пополудни я добрался до деревни, чувствовал себя измотанным.

Деревня была меньше, чем мне запомнилось. Народу почти не осталось: многие дома выглядели заброшенными, окна были заколочены, дворы и огороды заросли бурьяном. Однако кое-где еще жили: на веревках было развешено сохнущее белье, в открытых окнах колыхались занавески.

Людей на улице я не встретил, но видел собак у ворот, деловито расхаживающих во дворах кур, облезлую козу, привязанную к толстому дереву. Где-то играла музыка: хозяева слушали радио.

Дом тети Зои нашел без труда, он стоял в самом конце улицы, выглядел жалким, покосившимся. Крыша, походившая на старую дырявую шапку, разросшиеся кусты смородины, почерневшие доски, отвалившиеся от окон ставни… Что и говорить, помощь в хозяйстве тетушке не помешает, только вот одним днем не отделаешься.

– Тетя Зоя, – позвал я, входя во двор, – это Костя! Приехал тебя навестить.

Она, по всей видимости, никакой живности не держала, хотя прежде были куры, да и Шарик на цепи сидел. Теперь будка стояла пустая, цепь серой змеей валялась в пыли.

Дверь