Шрифт:
Закладка:
— Фроги убили лет через 20 после того налета, — сухо сказал Азраил. — Этот дурачок засветил клановую цацку по пьяни. Пошли слухи, кто-то Т’Каанам стуканул, они лягушонка в коробчонке и похоронили мелко нашинкованным. По дурости сгорел паренек. Но нас не сдал, надо отдать ему должное.
— Так ты же ему и помог на перерождение перекинуться, ниндзя-убийца ты наш! — захохотал Гриф.
— А мне надо было подождать, когда у него терпелка закончится и он расколется до задницы, как березовое полено? — хмыкнул старик. — Это рано или поздно случилось бы, палачи у Т’Каанов свое дело всегда знали. Так что — да. Тогда я ему помог помереть, сегодня тебе помогу. Мне даже то, что ты у меня скрысил, уже не нужно. Теперь я желаю просто восстановить гармонию мира. Ты готов?
Но птице-демон по-прежнему улыбался, как будто не слышал угрозы.
— Ты не спеши, дед, не спеши, — покачал головой он. — В твоем возрасте суетиться несолидно. Во-первых, у меня того артефакта нет, и уже довольно давно…
— Ничего страшного, — одними губами улыбнулся Азраил. — Я же сказал: меня и моральная компенсация устроит. Сам знаешь, какая.
— … во-вторых, — Гриф как будто не слышал реплики, — извини, но не готов я еще. Нет. Не готов. Давай позже.
— А давай без «давай»? — в словах Азраила было столько стали, что ими можно было порезаться. — Всю жизнь жил, как крыса, так хоть умри, как человек.
И старик шагнул к стоящему у ворот хозяину монастыря, на ходу засовывая руку в карман. Намерения его были очевидны.
— Стоять! — Гриф быстро сунул руку за пазуху. — Стоять, я сказал! Ты мне предъявил, теперь по понятиям у меня есть право на ответное слово. Или ты на старости лет по беспределу встрять решил?
Старик остановился, явно придавив клокочущую внутри ярость.
— Говори, — тяжело уронил он.
Гриф уже вновь улыбался, как ни в чем не бывало.
— Ты мне предъявляешь за крысятничество? — просиял он. — Я даже оспаривать твою предъяву не буду — для простоты будем считать, все и было. Но тебе все равно придется обождать, дед. По понятиям придется, а не по моим хотелкам.
— Объяснись, — напрягшись, потребовал Азраил.
— Да все просто — у меня тоже предъява есть. И тоже в крысятничестве. К нему! — и Гриф кивнул в сторону Психа. — Он у меня кастрюлю скрысил. А это второй по ценности артефакт в моем хозяйстве.
— Ты наркоман, что ли? — заорал опешивший Псих. — Я ее с бою взял!
— Помолчи, твое слово после моего, — оборвал его Гриф. — Но я отвечу — ты ее не брал, я ее тебе дал. Еще и крикнул: «Держи на дорожку!». Дорожка давно кончилась, а ты кастрюлю не вернул. А поскольку в моей предъяве, в отличие от твоей, есть еще шанс вернуть скрысенное, по всем понятиям я требую спор первым.
И он выдернул из-за пазухи дубинку, усиленную волчьими клыками.
— Доставай свою железную палку, мартышка! — злобно крикнул он. — А ты, дед, смотри и жди!
— Вот же ты гнида, — с презрением сказал Азраил, — еще и юристом-крючкотвором заделался. Совсем ты опустился, последнее дно пробил. Но так-то да. Ты в своем праве. Хотя ума не приложу — нафига тебе это надо.
И, повернувшись к Психу, добавил.
— Хан, ты не переживай, я за тебя отомщу. Он за эту подлость отдельно ответит.
— Умеешь ты ободрить перед боем, братан! — отозвался Псих, спешно размахивавший посохом против ветра, и посох становился все толще и толще. — Вот прям талант у тебя бойцов мотивировать!
Но тут Гриф сделал первый выпад своей дубинкой, которая внезапно вытянулась в длину.
Бой начался.
Два посоха сошлись между собой несхожих:
Один из них в длину растягиваться может,
Другой из них способен вширь расти.
Один паломник держит впалогрудый,
Другой теперь у дьявола в чести
И служит ревностно ему покуда,
И славу помогает обрести.
Вот, соревнуясь в ловкости и силе,
Враги волшебное оружие скрестили;
Как бы узоры сложные чертя,
Один из посохов по воздуху летает,
Другой ему пути не уступает,
Драконом разъяренным нападает,
Чеканными ободьями блестя.
Один становится длинней, другой — все шире,
И кажется — не два их, а четыре, —
С такой они летают быстротой:
Враги страшны в своем ожесточенье,
Они равны и в злобе и в уменье —
И потому ужасен этот бой!
Впрочем, равным бой делала исключительно та самая злоба Психа, который, опешив от вероломства старого приятеля, наседал на него с невиданным ожесточением. Как только первый натиск прошел, стало видно, что по части воинских умений обезьяна изрядно уступает грифу.
На лице фальшивого игумена появилась торжествующая улыбка и он принялся играть с Психом как кошка с мышкой, попутно издеваясь над старым приятелем.
— Что — не получается меня стукнуть? Ай-ай-ай… Но, знаешь, ты по большому счету, сам виноват. Запустил себя. Посмотри на себя. Ты сейчас дерешься хуже, чем в молодости. Вот видишь, опять не получилось дотянуться. А надо было просто себя заставить. Не валяться под горой, не чесать блохастое пузо, а заниматься саморазвитием. Подкачаться немного, новые умения выучить, раз уж старые порезали. Это, знаешь ли, проще всего — все свалить на кого-нибудь, все вокруг виноваты, только не я. Кто хочет, ищет возможности, кто не хочет — ищет оправдания. Я тоже сидел, но мне же отсидка не помешала стать сильнее.
На этих словах Псих, последние минуты державшийся исключительно за счет скорости, и уже пропустивший несколько серьезных ударов, скрипнул зубами.
Скрипнул негромко, но Азраил услышал. Понимая, что дело посвистывающим локомотивом летит к развязке, старик подошел ближе и крикнул в спину Грифу:
— Слышь ты, гнида! Имей в виду — в ту же секунду, как Псих уйдет на перерождение, начнется наша с тобой дуэль. И даже не надейся умереть быстро и безболезненно!
Глаза Грифа, понявшего, что старик подошел к дуэлянтам, радостно блеснули. Он сильным ударом отбросил от себя Психа и сложил руки вместе.
И мир для Психа исчез.
Обезьян был в нигде. Вокруг была полная темнота и он в
