Сева в соседней комнате тоже запрятался под кровать, истошно кричал «дедушка!», стреляли направо и налево, ранили мальчика в пятку, он заорал, а тут кто-то бросил в его комнату гранату, начался пожар, «дедушка!», «дедушка!».

Искали Троцкого и жену — морду бы сунуть под кровать! — не нашли, постреляли по окнам и по мебели, потешили душу (на все ушло минуты две!), погрузились в джип и исчезли, угнав с собой две машины вождя, в одной валялся Харт.

Мертвая тишина, только плакал Сева, чета осторожно вылезла из укрытия, Наталья бросилась к ребенку, захлопотала. С криком вбежали Розмеры, прорвали тишину — появились полуодетые, энергичные и пьяные охранники. Троцкий держался спокойно, даже чуть веселился — понятно, коли повезло и смерть пролетела рядом.

Кто пропустил бандитов? Полицейский что-то мямлил. Исчез Харт, значит, он предал, не может быть! Харту он верил, как себе, он вообще верил только себе! — сколько раз получал анонимки о подготовке покушения, но бросал их в мусорную корзину, только не Харт! Совершенно исключено. Ясно, что Иоська стоит за всем этим и его подручные из местной партии, но только не Харт.

Об этом и сказал полковнику Салазару из мексиканской полиции, тот удивился, о Сталине он слышал немного, во всех тонкостях борьбы рабочего класса не разбирался и разницы между Троцким и Сталиным не видел.

В ночь налета Рамон ночевал у Сильвии в скромной квартирке недалеко от центра, услышав о покушении по утреннему радио, тут же бросились на виллу, там у Сильвии случилась истерика, словно чуть не убили ее, рыдала, металась, а Рамон думал, почему его не предупредили, ни словом не обмолвились, почему, почему?

И Клим Серов нервничал, до полуночи спал (дивная психика!), до двух пил текилу в ночном баре, затем прогулялся вокруг гостиницы, вернулся в номер и покурил на балконе, вслушиваясь в ночную тишину (о точном времени знал, но исходил из безалаберности Сикейроса, все-таки богема, никакого порядка!).

В четыре с хвостиком далеко-далеко послышались слабые звуки, возможно, выстрелов, подмывало взять такси и проехать в Койоакан, но воздержался, не стал рисковать. Уже в шесть радио сообщило о покушении, так он и знал! Кретины, стадо актеришек, бумажный театр, надо же такое! Что они вообще могут, эти слюнтяи и болтуны? Целой оравой прикатить на виллу, устроить настоящий бой и промазать! Теперь все будет сложнее, Троцкий примет меры.

Вернулся в отель, вдруг в номер ворвалась Мария, вид у нее был ужасен.

— Это ты! Это ты! — кричала она. — Где Рамон? Что ты сделал с Рамоном?

Набросилась на него, как яростная птица, вцепилась в волосы, ударила коленкой в живот.

— Идиотка! — прошипел он, отбиваясь. — При чем тут твой Рамон? Он преспокойно спит со своей девкой и вообще там не был!

Сумасшедшая баба не слушала его, рыдала, рвала на нем одежду — пришлось врезать, но по-джентльменски: пару пощечин. От неожиданности рухнула в обморок (ох уж эти избалованные аристократки, пожила бы в русской деревне, отец лупцевал мамашу по меньшей мере два раза в неделю), пришлось приводить в чувство нашатырным спиртом.

Иосифу Виссарионовичу доложили утреннюю сводку ТАСС, разочаровали, испортили настроение. Нахмурившись, он снял трубку.

— Что же ты, Лаврентий, не докладываешь, как обосра-лись твои джигиты? Не любишь докладывать неприятные вещи товарищу Сталину? — любил о себе в третьем лице, будто и сам он перед этим третьим трепещет.

Что верно, то верно: боялись панически, документы складывали в последовательности от триумфальных до самых печальных, знали, что вождь вгрызается в материалы, лежащие сверху, до конца доходит редко, устает, раздражается. А тут вообще ТАСС обошел НКВД, выпендрился, доложил то, что его не касалось, не согласовал с Берия, ничего, они еще сядут, повод найдется. С отцом народов лучше не шутить, пусть изольет гнев, самое страшное — потеря доверия. Берия сразу же явился пред светлы очи, успокоил, доложил о запасном варианте, а всю вину переложил на мексиканских коммунистов и Сикейроса, они, мол, действовали на свой страх и риск, НКВД тут непричастен.

У Красовского после неудачного покушения началась мания: Иосиф Виссарионович не простит провала, живой Троцкий — как рыбья кость в горле, Клим успокаивал его: нечего мандражировать, впереди запасной вариант, вот если и здесь сядем в лужу, то не поздоровится. Тут, как назло, и пришла шифровка в резидентуру: Красовскому выехать на родину, он отбывал, словно на казнь, торжественно попрощался с Климом, попросил, чтобы тот ничему не верил, он был и остается большевиком.

Истеризм — явление генетическое, Клим понял это на рандеву с Рамоном, заговорили о покушении, он, как и мамаша, напрягся и закусил обиженно губу.

— Если говорить честно, я обижен на вас, Анджей. Почему вы не посвятили меня в ваши планы?

— А с чего вы взяли, что я причастен к этому делу? Газеты пишут, что организатором был художник.

— Мне не понятно, почему вы не доверяете мне. Вопрос даже не в том, что я мог оказаться на вилле и погибнуть от пули или гранаты. Мы честно работаем вместе. И доверие — это главное.

Такие вот дела, издержки работы с одержимыми делом, они лопаются от своей честности и порядочности, конспирация — не для них. До сих пор Клим готовил Рамона «втемную» (чекистский жаргон), цели заходов на виллу прикрывал лишь сбором информации, теперь уже наступило время раскрыть карты, выхода не было.

— Извини, Рамон. Но ты сам понимаешь, что я — не частная лавочка, а выполняю приказы Коминтерна. Правила конспирации у нас — самые жесткие. Вот и сейчас пришел очень важный приказ мне… точнее, просьба к тебе. Это — чрезвычайно деликатное дело, я даже не знаю, с чего начать…

— Просьба ко мне от Коминтерна? — удивился и обрадовался Рамон.

Рубил сплеча:

— Это — очень серьезно, Рамон. Коминтерн обращается к тебе с просьбой убрать Троцкого.

И не ошибся, Рамон помолчал, нахмурил лоб и поправил очки.

— Я согласен! — сказал он и встал, в голосе его звучала торжественность, словно он пел «Интернационал». — Я согласен.

Клим был растроган, чуть не расцеловал, тут же перешли на детали: как? Охрана Рамона пропускала уже свободно, не обыскивала, хотя… кто знает, что будет после покушения? Пистолет? Не пойдет, на выстрел сбегутся охранники, финита ля комедия, не в интересах службы, чтобы исполнителя прихватили, может расколоться, наговорить с три короба, бросить тень на Страну Советов. Нож или