— Вот зараза, — не удержался я от шепота, когда понял, что в руках у меня нету моей рубахи.

Остались только какая-то Машкина ночнушка, да… ее светлый бюстгальтер.

— Ба! На воды, — вернулась Маша.

— А это чье? Игоря?

Машка не отвечала, видать, застыла в нерешительности. Понял я в тот момент, что нашла бабушка мою рубашку на кровати. Значит там она и осталась, а все остальное мы скинули.

Выглянув из-под кровати, посмотрел я на окоченевшую от удивления Машу. Та, раскрыв глаза, стояла и молча смотрела на бабушку. Вдруг взгляд ее скакнул на меня.

Я жестом кисти показал я ей, пусть, мол говорит, не молчит как истукан. Ну Маша и заговорила:

— Ну… Да, Игорева…

— А чего это он? Вышел голышом по пояс? Куда он так пошел-то?

— Так, — поторопилась ответить Машка, — на баз, в туалет.

— Угу. Голышом.

Машка снова глянула на меня. Я стал обмахивать себя рукой, будто веером, дышать, надувая щеки.

— Ну да! Духота-то стоит, ужас какая!

Догадливая Маша пошла к окошку. Поставила воду куда-то на тумбу, а потом услышал я, как раскрыла она оконные створки. В комнату тут же ворвался ясный и чистый стрекот сверчков.

— Вот оно как, — недоверчиво сказала бабушка.

— Ты давай мне рубашку, ба, я ему и передам.

— Ну, на.

Бабушка вернулась на свое место и снова стала чем-то шуршать. А я увидел, как упала к Машкиным ногам моя рубашка. Я быстро хапнул ее и втянул под кровать. Извиваясь в неудобстве, принялся вдевать руки в рукава.

— Ну пошли, покажешь, чего ты там нашла, — сказала бабушка, напившись, — правда, мне бы сначала полежать. Или у тебя чего срочное?

— Срочное! Очень срочное!

— Эх, — вздохнула бабуська и, скрипя кроватью, встала, — пойдем, неугомонная.

Как только вышли они из комнаты, Маша закрыла за собою дверь.

— Умница моя, — проговорил я тихо и стал вылезать из-под кровати. Весь грязный и пыльный, полез к окошку, чтобы выбраться на улицу. Быстро оказавшись снаружи, я побежал к базу. Оглядываясь, не видит ли кто, юркнул между хатой и изгородью. Торопливо стал красться на ту сторону, где была старая дверь в баз. Пригнулся по пути под маленьким окошком коридора.

— Машка! Ты что⁈ С ума сбрендила⁈ — Услышал я Бабушкин голос во дворе.

— Да говорю тебе, ба! Был тут еж, а теперь пропал! Смешной такой. Фырчал.

— Да что я, ежей, етить их туда налево, не видала⁈

— Здрасте! — Вышел я из-за хатенки как так и надо, — простите, что-то я там задержался!

— Привет, Игорь, — улыбнулась мне Машкина бабушка.

Маша с ней стояли в свете уличной лампочки, возле входа в хату. Вдруг, Маша принялась мне что-то шептать, гладить себя по челке.

Понял я ее не сразу, а потом смахнул с волос густую паутину.

— Опа, какая, — сказал я, не подавая виду, — видать, в туалете у вас поймал.

— Ну да, — бабушка заулыбалась, — у нас там такие пауки, иной раз бывают. Жирные, почти как воробьи! Ты не стой, Игорек, проходи-проходи. Давай я тебя чаем угощу. Я пампушек напекла с медом.

Когда вошли мы внутрь, на свет, что был поярче уличного, Машина бабушка вдруг сказала:

— Слушай, Игорек, забыл ты у нас в комнате свою, — обернувшись, она осеклась. Как-то странно на меня поглядела. Нахмурила свои, за толстыми линзами очков, глаза.

— Чего такое? — Улыбнулся я немного растерянно.

— Рубашку… Забыл… — закончила она.

Потом проморгалась. Прищурившись, вытянула шею вперед, как бы рассматривая рубашку, которая, к слову, была уже на мне.

— Да не, — потер я шею, — чего-то вы путаете. Ничего я не забывал.

— Как это не забывал? — Она развела руками, — я же видела, и ты Маша, тоже видела на кровати Игореву рубашку.

— Какую рубашку? — Изобразила Маша удивление.

— Да вот эту же! — Бабушка указала своей узловатой рукою на меня, — вот эту самую. Которую сейчас… Игорь… Носит…

— Да не! Рубашка эта всю дорогу на мне была и никуда не девалась.

Машина бабушка нахмурилась. Обернувшись, поковыляла она в переднюю. Стала бормотать:

— Да как же это? Я ж видала своими глазами!

Мы с Машей хитро переглянулись. Она закрыла рот и беззвучно рассмеялась.

— И правда, — вернулась бабушка, — нету! Что-то я совсем старая стала! Уже чудится мне всякое! Рубашки какие-то!

— Да ладно вам, — улыбнулся я бабушке, — пойдемте ваши пампушки кушать. А рубашка… Да и черт с ней.

Следующим утром нужно было на работу. Как полагалось, приехал я к восьми утра в гараж. Машка сегодня не дежурила, однако к осмотру на алкоголь пропустили меня без очереди, как участника соревнований.

Получив свою отметку, отправился я в кабинет завгара.

— Ну этот дурень на себя полведра керосину и налил! — Сказал Федотыч и механики весело грянули грубым хрипловатым смехом.

— Здорова, — вошел я и тут же посмотрел на Степаныча.

Механик по выпуску в ответ бросил взгляд на меня с деревянного стула, на котором сидел, опираясь на тросточку. По его слегка перекошенному лицу было видно, что хоть и лучше ему уже, да только инсульт оставил на нем свои следы. Восстановится ли Степаныч? Да черт его знает.

Смех тут же утих. Завгар и Олегыч переменились в лице, словно окаменевшие, застыли, уставившись на нас.

— Привет, Степаныч.

— Здорово, Игорь, — сказал Степаныч, помолчав пару мгновений.

Потом, увидел я, как затряслись его руки, и он принялся вставать.

— Да ты чего? Сиди-сиди, — пошел я к нему, чтобы усадить.

Однако, не успел я его коснуться, как схватил Степаныч меня за руку. Заглянул мутноватыми своими глазами в мои.

— Игорь, — сказал он, — спасибо тебе, что не дал сгинуть. Что не посмотрел на наши прошлые обиды и спас мою жизню.

— Да будет тебе, Степаныч, — помог я ему вернуться на стул, — это все мелкие склоки, на которые и глядеть не надо, когда о человеческой жизни речь идет.

Старый механик улыбнулся. Потом внезапно спрятал глаза.

— И прости меня за прошлое. Очень мне перед тобою стыдно.

— Ай, — махнул я рукой, — говорю же, будет.

Оказалось, что после