— Ну, чего ты, — удивился я.

— Прости, Игорь! — Сказал он приглушенно, — просто переполняет меня радость, что Светку я увидел. Что все с ней хорошо. Что ты мне ее привез на свидание. Не знаю, куда мне ее, эту радость, девать! Так хоть с тобой поделюся!

— Ну все-все. Поделился уже,— Вежливо выбрался я из объятий Саниных.

— Ой! — Изменился он в лице внезапно, — не побеспокоил ли я тебе рану?

Сашка уставился на мою перебинтованную руку.

— Слышал я, что в тебя стреляли, — он нахмурился, обнял подошедшую Светку, — что вызывает завтра Иван Петрович тебя для дачи объяснений. Ты ничего не бойся. Этот Матвей Серый, он какой-то того, — Сашка покрутил у виска, — мне мужики, пока везли в Красную, рассказывали, что он странный. То сидит, ничего не говорит. То бормочет что-то про себя. Будто бы сам с собой разговаривает. Вот и держат его сейчас в камере. Распорядился майор задержать его на трое суток. До выяснения.

— Да я, собственно, — пожал я плечами, — и не боюсь. Потому как и нечего мне бояться. Нечего скрывать. Узнает Квадратько все, как было. И подтвердить все события могут и другие свидетели. Так что тут я в себе уверен.

— Это хорошо, — покивал Сашка, — ну я в тебе и не сомневался!

— Эх, ладно, — вздохнул я, — поеду. Смотри, Светка, заеду за тобой в девять.

Сумерки уж загустели. Небо раскрыло над Красной свой звездный калейдоскоп. Ленивые вечерние огоньки дворов и домиков не могли перекричать ночного небесного света.

Поехал я не домой, а к Машке. Очень уж мне приятно было смотреть на то, как милуются Светка с Сашкой. И почему-то, вид их, обнимающихся, воркующих, заставил и меня заскучать. Заскучать по Маше. Хоть и виделись мы с нею сегодня утром, что-то захотелось мне видеть ее и этим вечером.

Тогда вместо того, чтобы срулить с Ленина на Кочубея, погнал я машину дальше, поближе к центру, чтобы там спуститься ниже, мимо станичной бани, и поехать к Машкиной хате. А ведь даже и не знал я: на дежурстве она, или дома сидит. Встретит ли меня кто возле ее дома? Ну, глянем. Там разберемся.

Подъехав к Машкиному сухенькому заборчику из крашенных старой красной жёрдочек, я даже и посигналить не успел.

Увидел с высоты Белкиной кабины, как открылась дверца под низеньким навесом при входе, как выбежала мне навстречу простоволосая, в легеньком цветастом сарафанчике Маша.

— Игорь? А я тебя… — сказала она тихо, когда мы встретились под дверью моей машины.

— Ну чего? — Улыбнулся я, прижимая Машины горячие девичьи бедра к своим.

— Тебя ждала. Хотя и не знала, приедешь ли.

— А как же мне не приехать? — сказал я, показывая ей свое перевязанное плечо, — мне строго-настрого приказали, менять каждый день.

— Но сегодня мы уже меняли, — улыбнулась она, задрав бровки.

— На поле пыльно, грязно. Один час там, за два простых считается. Так что мы с тобой еще и опоздали, — я улыбнулся.

— Ну хорошо, — сказала Маша, хитро ухмыляясь, — пойдем тогда в хату.

Мы вошли в неухоженный подзаросший низенькой, зеленой травкой двор. Потопали по прохоженной от калитки до входа тропинке. Очень чувствовалась тут, во дворе, нехватка мужской руки.

Еще бы, ведь Маша почти всегда была на работе. Бабушка же ее, захваравшая после смерти своего деда, не держала больше худобы.

Видел я кривые столбы базовой изгороди. Было там, в базу, пусто-препусто. Чистая, нахоженная утями да курями грязь, которая, обычно, бывает в базах, поросла там новыми зелеными кустиками травки.

Зато в хате у Маши был настоящий порядок. Было тут скромно, но чистенько: коридорчик при входе, проходная комната с печкою, которую использовали как кухню, да главная комнатка.

— А где бабушка? — Спросил я.

— До соседки ушла. У нее телевизор есть. Вот бабушка, когда я пораньше с работы прихожу, ходит к ней смотреть, ежели показывают там какой-нибудь фильм.

Когда зашли мы в главную, удивился я, такому большому количеству книг, что тут лежало. Прямо стопками стояли они на полу, на небольшом столике, на подоконниках. Книгами был завален лаковый шкаф. Даше с Машиной кровати, прежде чем туда сесть, пришлось снять книги.

— А я и не знал, — сказал я, разглядывая томик Шолохова про Поднятую целину, — что ты так читать любишь.

— Люблю, — почему-то смутилась Маша, — тут у меня книги больше по медицине. Но и художественная литература мне тоже нравится.

— А ты чего застеснялась-то? — Я улыбнулся.

— Бабушка говорит мне, — опустила она взгляд, — что мужики от таких, как я, шибко умных, убегают. Что не любят, когда бабы очень уж умничают.

— Вот как, — я ухмыльнулся, сложил руки на груди.

Маша повременила что-то говорить. Скромно села на кровать. Вздохнула.

— Я ее, конечно, ругаю, — сказала она наконец, — говорю, мол, глупости все это, что она говорит. А у самой тревожно на душе.

— Боишься, что и я от тебя убегу? — Тут уж я не сдержал смеха, — глупости все это.

— А как же? — Сказала она, — конечно, боюсь. Ты вон, какой деловой. Ходишь, смотришь так, будто ежели что не по-твоему, так сразу вон из сердца, и вся недолга.

Я ничего не отвтеил. Только улыбнулся Маше. Когда подсел я рядом, быстро почувствовал тепло ее бедро. Глянули мы друг на друга, и смущение с Машкиного лица, как смахнуло. Сделалось оно серьезным, а взгляд внимательным.

Я потянулся к Маше. Тронул ее спину, такую же горячую. Привлек девушку к себе. Когда подалась она в мою сторону, обнял я ее и второй рукою. От этого сорвался с губ ее жаркий стон. И так захотелось мне в этот момент ее поцеловать, что я и не подумал сдерживаться. Прижал Машку к себе, и слились мы в поцелуе.

Заерзали мои руки по ее крепкому женскому телу. Разогрелись от нее в душе жара. В нос снова ударил тот чудесный Машин запах, вскружил голову круче любой водки.

Не успели мы опомнится, как упали на подушку.

— А ежели… бабушка… придет… — оторвавшись от моих губ, тяжело дыша проговорила Маша, но потом тут же снова утонула в новом поцелуе.

Если