Шрифт:
Закладка:
По окончании его официальных заседаний, после того, как, по словам хрониста, «все присутствующие, как клир, так и миряне… обещали верно соблюдать постановления собора», 26 ноября 1095 г. Урбан II выступил с торжественной речью прямо под открытым небом перед скопищем людей, собравшихся на равнине близ города. Речь эта была хорошо продумана — она отнюдь не представляла собой «боговдохновенного» экспромта. Папа призвал католиков взяться за оружие для войны против «персидского племени турок… которые добрались до Средиземного моря… поубивали и позабирали в полон многих христиан, разрушили церкви, опустошили царство богово (имелась в виду Византийская империя. — М. 3.)». Иначе говоря, в Клермоне был брошен клич, призвавший Запад к крестовому походу на Восток.
Урбан II постарался представить войну, к которой он побуждал «верных», предприятием, осуществляемым ради освобождения гроба господня в Иерусалиме и во спасение «братьев, проживающих на Востоке», т. е. восточных христиан. Папа взывал к слушателям именем всевышнего: «Я говорю это присутствующим, поручаю сообщить отсутствующим, — так повелевает Христос».
В условиях, когда религия владела умами и душами, когда рыцари денно и нощно только и думали о том, где бы найти применение своей воинственности, благочестивый призыв Урбана II не мог не встретить и на самом деле встретил сочувственный отклик в обширной аудитории, внимавшей ему. К тому же Урбан II, опять-таки именем господа, обещал участникам крестового похода, «борцам за веру», отпущение грехов, а воинам, которые падут в боях с «неверными», — вечную награду на небесах. Это обещание придавало словам папы особый вес в глазах той бесчисленной массы сеньоров и их оруженосцев, что, по словам бретонского хрониста, очевидца клермонского сборища, Бодри Дольского, сошлась со всех концов страны на овернской равнине. Многие из них уже предпринимали паломничества во искупление грехов и бились в священных войнах с сарацинами. Освобождение гроба господня, выдвинутое папой в качестве цели войны, обеспечивало наверняка прощение всех ранее совершенных ими преступлений: это само по себе было слишком заманчиво, чтобы оставить рыцарей равнодушными к благочестивой фразеологии Урбана II. Не могли не подействовать на них и укоры папы, воззвавшего к их религиозным чувствам и к их воинской доблести. Монах Роберт из Реймса, участвовавший в Клермонском соборе, вложил в уста Урбана II еще и лесть по отношению к рыцарству.
В речи папы прозвучали, впрочем, и иные мотивы. Тех, кто примет обет идти в Святую землю, ожидает не только спасение на небесах — победа над «неверными» принесет и ощутимые земные выгоды. Здесь, на Западе, говорил Урбан II, земля, не обильная богатствами. Там, на Востоке, она течет медом и млеком, а «Иерусалим — это пуп земли, край, плодоноснейший по сравнению с другими… второй рай». И, вероятно, наиболее сильным доводом в речи папы явилась посула. «Кто здесь горестны и бедны, — так передает соответствующее место папской речи Фульхерий Шартрский, перефразируя евангельские сентенции, — там будут радостны и богаты!» Как рассказывает Роберт Реймсский, в этом месте выступление Урбана II прервали громкие возгласы: «Так хочет бог! Так хочет бог!» Быть может, они были заранее инспирированы, но не исключено, что эти возгласы явились стихийной реакцией слушателей, настроившихся на соответствующий лад.
Урбан II обращался прежде всего к расплодившейся рыцарской голытьбе: «Да не привлекает вас к себе какое-нибудь достояние и да не беспокоят какие-нибудь семейные дела, ибо земля эта, которую вы населяете, сдавлена отовсюду морем и горными хребтами, она стеснена вашей многочисленностью (разрядка наша. — М. 3.)… Отсюда проистекает то, что вы друг друга кусаете и пожираете, ведете войны и наносите друг другу множество смертельных ран». Папа звал рыцарство прекратить усобицы и двинуться на завоевание восточных стран: «Становитесь на стезю святого гроба (так называли тогда путь паломников в Иерусалим), исторгните землю эту у нечестивого народа, покорите ее себе!» Хотя прямолинейность Урбана II кажется на первый взгляд несколько странной в устах верховного христианского пастыря, словно позабывшего евангельскую заповедь о любви к врагам, однако эта прямолинейность совсем не удивительна, если принять во внимание, что папа хорошо знал, с кем имеет дело.
Церкви не приходилось ожидать ничего хорошего от благородных разбойников — в этом Урбан II лишний раз мог удостовериться во время своего пребывания во Франции. Почти накануне созыва Клермонского собора он вынужден был заняться делом одного из таких бесчинствовавших рыцарей, некоего Гарнье Тренельского, который захватил в плен епископа Ламберта Аррасского. Достопочтенный прелат как раз направлялся в Клермон, когда неожиданно для себя близ г. Провэна был похищен рыцарем, рассчитывавшим получить приличный выкуп за своего жирного пленника. Лишь вмешательство папы, пригрозившего святотатцу отлучением, заставило Гарнье выпустить добычу не солоно хлебавши.
Вот таких-то молодчиков, которые «прежде за малую мзду были наемниками», в первую очередь и имел в виду Урбан И, выступая в Клермоне, а им, конечно, мало было вечного блаженства в раю небесном — они жаждали и поместий, и звонкой монеты, и прочих земных благ. То же самое относится к владетельным сеньорам, которым становилось тесно в своих доменах и которые любой ценой стремились их расширить. В своей речи Урбан II обращался и к таким феодальным магнатам, льстиво называя их «могущественнейшими воинами и отпрысками непобедимых предков».
Некоторые современные западные историки полагают, что, организуя поход на Восток, папство якобы больше всего хлопотало о мире в Европе, выступая носителем некоей отвлеченной, христианской по своей сущности и происхождению идеи мира. На самом деле в основе папской проповеди крестового похода (предполагавшего, конечно, в качестве обязательного условия замирение внутри господствующего класса на Западе) лежали вполне определенные социально-политические потребности феодалов. Католическая церковь хотела направить на далекий Восток алчные устремления рыцарской вольницы, чтобы удовлетворить ее жажду земельных приобретений и грабежей, но сделав это за пределами Европы. Тем самым крестовый поход упрочил и расширил бы власть и самой католической церкви, причем не только на Западе, но и за счет стран Востока.
В этом, собственно, и заключались, с точки зрения папства, задачи похода, провозглашенного на Клермонской равнине. Недаром Урбан II подчеркивал необходимость прекращения файд, наносивших серьезный урон церковному землевладению: «Пусть же прекратится меж вами ненависть, пусть смолкнет вражда, утихнут войны и уснут всяческие распри и раздоры!»
Речь Урбана II нашла живой отклик у собравшихся. Программа похода на Восток получила одобрение феодалов.
Не будем упрощать историю: рыцарство не оставалось безразлично
