Шрифт:
Закладка:
– Что ж, папаша, мне нужно еще кое-что проверить…
Вадик снова уселся на корточки и запустил пальцы под темный ворот водолазки. Нащупать пульс мешала тяжелая горячая на ощупь цепь, должно быть золотая. Кое-как припечатал пальцы к шее. Ничего не почувствовал.
– Да, не хочу вас расстраивать, папенька, но вы мертвы. – Вадик выпростал руку, осмотрел ее и на всякий случай потер об штанину. – Что же вы такого сделали, раз собственные дочери вас пришили?
Тут воображение Вадика пошло вразнос. Сценки получились стыдные и отвратительные. Неужели все так и было? Угаренко подтвердил догадки безмолвной ухмылкой. И что теперь? Девок посадят, может быть, они и жертвы насилия, но в первую очередь – убийцы. Отцеубийцы. И что я должен сделать? Вписаться?
Допустим, Вадик сейчас уйдет, и никто никогда не узнает, что он был на месте преступления и видел труп. Как ни в чем не бывало вернется домой, продолжит обустраивать спортзал. Если спросят про Изи, скажет, что да, встречался с ней. Но дальше поцелуев в машине за углом дома дело не доходило. От собственной лжи стало нехорошо. К тому же вспомнилось морщинистое лицо старушки с собачкой. Вадик сжал кулаки. Нет, придется вписаться. Он еще раз окинул взглядом тело, на этот раз оценивающе, килограммов восемьдесят, не больше. Но куда его закапывать?
Вспомнился знакомый, другом его не назовешь, Сереженька по кличке Голум. Тощий, мелкий, с узкой, как у птички, грудной клеткой. Со спины его можно принять за десятилетнего пацана, а с лица уже старичок. Лицо это производило странное впечатление: по строению даже не детское, а младенческое, огромные голубые чистые глаза, а лобик в морщинках.
Мачеха Голума вертелась в похоронном бизнесе, вроде как начинала с продажи венков и ленточек, а потом так удачно поставила дело, что теперь обихаживает за хорошие прибыли аж четыре кладбища. Деньги в семье водились, но, когда Голума повязали с закладкой и понадобился откуп, выяснилось, что он давно сам по себе. Тут-то Вадик и стал неожиданно и спасителем, и лучшим другом Голума. «Все для тебя сделаю, брат!» – пафосно заявил Голум и протянул костлявые пальчики для рукопожатия.
Вадик прошлепал на кухню и, особо не раздумывая, набрал номер. Голум ответил сразу, будто ждал звонка.
– Здоров, пацан, дело есть, – сухо поздоровался Вадик, не собираясь откровенничать по телефону.
– Не вопрос. Ты ко мне или я к тебе? – деловито спросил Голум, точно уже был в курсе, что от него нужно.
– Ты подъезжай, я тебе скину адрес. – Прислушался, нет ли голосов рядом с Голумом, вроде тихо. – Только не светись, давай как стемнеет.
– Понял. Взять что с собой?
– Ничего, – Вадик нажал отбой и задумался, в чем выносить труп.
Знал бы заранее, прихватил бы из дома гобеленовых трех богатырей. Валяются в подвале, а до ремонта висели в родительской спальне. Вадик, когда был мелкий, разглядывал конную троицу в кольчугах и думал, кто все-таки из них сильнее. На кого он хочет быть похож.
Время тянулось томительно. Выглянул в окно. На лавочке у детской площадки кто-то спал, поджав ноги. В песочнице справляла нужду кошка. Баннер вокруг трансформаторной тетки дрожал, вот-вот ветер сорвет его и унесет прочь. Даже если будет темно, а на улице никого, все равно труп нужно во что-то запаковать. Вдруг его внимание привлекли аккуратные кучи гнилых листьев, рядом с каждой важно стоял туго набитый черный мешок.
Вадик по-хозяйски застучал дверцами кухонных шкафов. Среди кастрюль нашел пластиковый контейнер, забитый белыми ашановскими пакетами. Вот если папашу расчленить и расфасовать… но нет, на такое Вадик не способен. Под пакетами обнаружился рулон черных мешков, таких как под окнами. Что ж, вполне сгодятся для доставки Угаренко-старшего на кладбище.
Вернулся в спальню, пошарил по карманам трупа, выудил связку ключей и портмоне с документами.
– Ну что, поедете со мной? – обратился Вадик к телу. – Познакомлю вас с какой-нибудь женщиной, которая подойдет вам по возрасту и не будет родственницей.
Теперь Вадик уже без стеснения хозяйничал в квартире Угаренко. На кухне нашел резиновые перчатки для мытья посуды, в комнате Изи скотч. Обрывки этого скотча он заметил на блекленьких обоях, должно быть, Изи пыталась развешивать постеры, а папа Угаренко их срывал. Осторожно приоткрыл дверцу светлого гардероба, в основном пустые вешалки. Только болтается пара белых, сильно измятых блузок. Точно уехали и вещи забрали. Смутился, но не удержался, сунулся в комод. В ящиках тоже пустовато. Приподнял, как бабочку за крыло, узенькие трусики из простецкого трикотажа. Понюхал, воровато оглянулся, сунул в карман штанов.
Надо наконец заняться трупом. Вадик возился долго, с трудом запихнул в пакет негнущиеся ноги, отчего папа Угаренко стал похож на участника бега в мешках. Пакет доставал только до пояса. Оторвал следующий. Попытался натянуть сверху, но торчала рука с белой щепотью. Чертыхнулся, прорезал дырку. Надел на папу Угаренко пакет, как кофточку на ребенка. Мешала рукоятка ножа. Вадик помедлил, собрался с духом. Взялся за оранжевое и выдернул ножик из спины, как морковку из грядки. Показалось, что тело вздохнуло с облегчением и обмякло.
Смотрел пару секунд на мутно-розовое лезвие, представляя Изи с этим ножом и точильным камнем. Затем положил орудие убийства под водолазку на голую белую спину, чтобы не прорезать пакет. Перевернул, стараясь не смотреть в лицо. Будет еще потом во сне к нему приходить. Теперь черная рубашечка наделась легко, на талии пришлось соорудить толстый пояс из скотча. Торчащая рука потребовала отдельного пакета. Слой за слоем плотный пластик превращал труп в лакированную матрешку.
Закончив с Угаренко, Вадик, словно вор, пробрался в ванную, стянул пропитанные кровью носки и принялся застирывать их в раковине, щедро расходуя бесформенный кусок мыла. У него дома такое же, от прыщей. Эмаль раковины тут же утратила белизну. Вадик смыл грязно-розовую пену, сполоснул носки, аккуратно разложил их на полотенцесушителе. Можно поработать феном, но страшно шуметь в квартире. И так слишком громко трещал скотчем. Вадик ополоснул ноги, заприметил меховые тапочки, наверняка Изи, и запихнул в них свои большие мокрые ступни.
Стоит прибрать за собой, пройтись тряпкой по всему, где он мог оставить пальчики. Вадик намочил махровое полотенце и отправился с новым обходом. В квартире стало заметно темнее. Сколько же времени прошло, а когда он ел в последний раз? Вадик прошел на кухню, снова сунулся в шкафы, теперь уже в поисках чего-нибудь съестного. Ни крошки. Одна посуда. А вот холодильник забит. В центре средней полки кусок ветчины. Вадик стянул пленку, мутную от жира, понюхал, сморщился, хотел было выбросить, но тогда пришлось бы мусор выносить, чтобы не провоняло все. Задвинул кусок к самой стенке, покрытой потеками льда. Нижние полки заставлены контейнерами. Вадик схватил первый попавшийся, сдернул крышку, пахнуло задохнувшейся курицей. Но выглядит аппетитно. Вадик мысленно увидел Изи, как она стряпает котлеты, хотя, наверное, это дело рук ее сестры. Стянул перчатки, схватил пальцами поджаристый кругляш и отправил целиком в рот. Мясо порублено, не перекручено на мясорубке, прям как у мамы, как он любит. Спорол остальные, пустой контейнер задвинул обратно. На дверце заприметил батончик сникерса, не стал распаковывать, сунул в карман спортивок, где уютным комочком устроились трусики Изи. Протер холодильник и столешницы, на всякий случай подоконник и стул у окна. Все вокруг теперь казалось враждебным: он мог коснуться чего угодно, везде оставить след. Кое-как измазав кухню мокрыми следами полотенца, прошоркал в тапках в спальню.
Угаренко мирной мумией лежал в центре комнаты. Вадик чуть присел, как в спортзале, и, просунув руки под папашу, на выдохе поднялся с ровной спиной и трупом на сгибах локтей. В тапочках было неудобно, Вадик сбросил их и тут же почувствовал ступнями влажный ворс ковра.
– Полежите на дорожку. – Вадик аккуратно, почти нежно опустил труп на плитку в прихожей. – Скоро поедем.
Решил снова набрать Голуму. С одной стороны, этому пацану можно доверять, он никогда не сдаст и не подведет, с другой – он мог просто забыть о своем обещании. Особенно если перед этим что-то принял. Так и вышло.
– Ты готов выезжать? – вместо приветствия спросил Вадик в телефон.
– Ба-а-алин, совсем из головы вылетело, – виновато протянул Голум. – Через полчаса
