Зимбабве – лишь один из многочисленных примеров того, как перекройка избирательных округов позволила получить преимущество еще до выборов. Эта стратегия пользуется большой популярностью среди стран конкурентного авторитаризма. Достаточно вспомнить такие яркие примеры, как Кения, Малави, Замбия, а также во многом Латинская Америка, где в 1990-е годы наблюдалась «редкая по мировым меркам парламентская диспропорция» – в Аргентине, Чили, Эквадоре и Венесуэле[94]. В Азии особенно выделяется Малайзия, в которой перекройка избирательных округов в пользу правящей партии применяется на постоянной основе[95].

Подбор «правильного» электората

Хотя манипуляции с границами округов используются повсеместно, они спасают не всякое правительство, поскольку возможности такого инструмента ограничены выборами в законодательные органы. Если президент избирается всей страной, тут перекройка не поможет, ведь, по сути, вся страна – один большой округ. Следовательно, имеет смысл изменять границы округов там, где парламентское большинство обладает полномочиями формировать правительство. Если же основная власть сосредоточена в руках президента, эффект от перекройки округов гораздо слабее. Это важный нюанс, поскольку со временем президентская модель становится все популярнее: в 1970-х годах подобных стран было 25 %, а сегодня более половины. Частично так сложилось, потому что по такому пути шло большинство новых демократий[96].

В этих странах перекройка округов помогает руководителю обеспечить себе более сговорчивый парламент, как в Зимбабве. Но если не используется какая-либо форма коллегии выборщиков, то президентское кресло эта форма фальсификаций не принесет. Это значит, что лидеры должны искать альтернативные стратегии, которые дадут им преимущество и не вызовут большого сопротивления. Так, перекройку округов можно дополнить подавлением избирателей. Этот инструмент также был отточен в США, где политики давно поняли: если не получается выбрать себе избирателей, можно попробовать заглушить часть голосов. Особый талант в подавлении голосов проявили республиканцы – они научились уменьшать явку малообеспеченных меньшинств, которые, как правило, голосуют за демократов.

У этого аспекта американской демократии весьма неприглядная предыстория. После отмены рабства в южных штатах США долго действовали законы Джима Кроу, исключавшие возможность чернокожих граждан участвовать в голосованиях. Еще в 1964 году афроамериканские избиратели в Луизиане были обязаны проходить абсурдную «проверку на грамотность» из 23 вопросов, которые вызывали трудности даже у очень образованных людей[97]. Эта проверочная работа пестрела головоломками и подковырками: «Напишите данное слово печатными буквами вверх ногами, но в правильном порядке»; «Нарисуйте фигуру квадратной формы. Разделите ее пополам прямой линией из северо-восточного угла в юго-западный угол, а потом разделите ее еще раз ломаной линией из середины западной стороны до середины восточной стороны». Единственная ошибка, даже формальная, – и афроамериканца выгоняли с избирательного участка. В 2014 году такую же проверочную работу дали группе студентов Гарварда. И что бы вы думали? Никто не справился[98].

Законы Джима Кроу остались в прошлом благодаря Закону об избирательных правах 1965 года, но их современное воплощение – законы об идентификации избирателей, которые также непропорционально лишают меньшинства возможности голосовать. В США избирательные предпочтения заметно коррелируют с этнической принадлежностью. Это проявляется не только в явке, но и в поддержке партий. Например, латиноамериканские граждане США голосуют гораздо реже, чем белые. В 2012 году на избирательные участки пришли 48 % зарегистрированных латиноамериканских избирателей, а среди белых явка была 64,1 %[99]. В 2016 году соотношение осталось таким же.

Что касается партийных предпочтений, здесь тоже существуют характерные закономерности. Прежде всего, афроамериканские избиратели стабильно поддерживают Демократическую партию. Так, в 2012 году 95 % чернокожего населения США проголосовало за Барака Обаму. В 2016 году этот показатель чуть снизился: за Хиллари Клинтон проголосовали 88 % представителей этой группы. Но, как бы то ни было, Дональд Трамп получил лишь 8 % ее голосов. Та же тенденция наблюдается у латиноамериканских избирателей, пусть и в меньшем масштабе. В 2012 году 68 % поддержали Обаму на перевыборах, а в 2016 году 66 % проголосовали за Хиллари Клинтон[100]. Когда предпочтения избирателей так предсказуемы, республиканцам легко рассчитать свое преимущество – нужно лишь сделать так, чтобы в день голосования меньшинства остались дома. Демократам же будет выгодно обратное.

И тут появляются законы об идентификации избирателей. В США подобный закон в той или иной форме действует в 34 штатах, причем в 11 из них – в весьма жесткой форме[101]. Их формальной целью является борьба с подставным голосованием. Но многочисленные расследования избирательного процесса в США не выявляют никаких свидетельств систематического либо широкого подлога. Во время президентских выборов 2016 года Дональд Трамп сделал заявление, что миллионы людей проголосовали незаконно. Это не соответствует действительности. К примеру, проверка, проведенная после выборов в Северной Каролине, обнаружила единственный мошеннический голос среди миллионов брошенных в урны бюллетеней[102]. Тем не менее республиканцы продолжают настаивать на ужесточении законодательства, которое призвано бороться с несуществующей проблемой, а на деле отгоняет от избирательных участков социальные группы, традиционно голосующие за демократов.

В тех штатах, где закон об идентификации избирателя действует в жесткой форме, человек просто не получит бюллетень, если не принесет действующее удостоверение личности с фотографией. На первый взгляд, ничего сложного тут нет, но дело в том, что для большинства американцев удостоверением личности служат водительские права либо паспорт для международных поездок. Среди малообеспеченных людей несоразмерно высока доля тех, у кого нет ни того ни другого: они гораздо реже покупают машины и ездят за границу. В результате часть этих избирателей не хочет тратить время и уплачивать пошлины за документ, который нужен лишь для голосования. Таким образом, строгий закон об идентификации избирателей вместе с системой, не обеспечивающей граждан автоматическими и бесплатными удостоверениями, по сути, оборачивается имущественным цензом.

Недавние исследования наглядно показывают, что данные стратегии действительно успешно подавляют голосование меньшинств. Если в штате действует строгий закон об идентификации избирателей, то на всеобщих выборах латиноамериканцы приходят на избирательные участки на 10 % реже, чем в штатах без такого закона. Аналогичные снижения наблюдаются на праймериз, где явка и без того обычно мизерная. Эти законы «не только ослабляют участие меньшинств, но и усугубляют разрыв между избирательной активностью белого и цветного населения»[103]. Иначе говоря, подобные ограничения систематически завышают влияние белых социальных групп за счет остальных. Независимо от этнической принадлежности те, кто относит себя к республиканцам, значительно реже страдают от законов об идентификации избирателей по сравнению со сторонниками демократов. В итоге данная система мер работает на победу республиканцев.

Мы не можем точно сказать, как эти законы повлияли на исход голосований, потому что чрезвычайно сложно оценить количество избирателей, которые пришли бы на участки при более благоприятных условиях. Однако кое-что увидеть можно. Возьмем штат Висконсин, где закон об идентификации избирателей ввели сравнительно недавно.