— Как это по-французски? По-английски?

— Не знаю.

Я включила iPhone, нашла переводчик с испанского на русский. Попросила Валеро набрать слово. Он набрал. И тут же получился перевод: «казнь».

— Её казнили? Ничего себе! За что?

Валеро расплылся в улыбке:

— Не за что. По ошибке.

И весело продолжал.

— Я расскажу. Наш бывший, — он показал рукой бороду, — наш бывший был очень добрым человеком.

— Добрым? — усомнился отец.

— И умным.

— А вот это верно.

— Ты знаешь, в Латинской Америке очень много непонятных людей, и наши друзья всегда очень хотели, чтобы они сказали правду. И пытали. Но наш бывший сказал, что пытать — это негуманно.

— Не поверю.

— Правильно делаешь, что не веришь. Но пытать непрактично. Потому что, когда человека пытают, он начинает говорить неправду. И потом трудно отличить, где правда, где нет. И наш бывший придумал делать кино.

— Кино? — удивилась я.

— Кино. Мы взяли русскую сеньориту, латинка не подходила, её могли знать. Мы взяли русскую сеньориту и начали снимать кино, как она пытает здоровых парней. То есть она делала всякие гадости, а они делали вид, что им больно, и орали. А гадости были такие, Лонов… При дочке твоей не скажу, так как гадости были по мужской части. Так вот потом, когда нужно было узнать что-либо, показывали это кино объекту вечером и говорили, что эта сеньорита приедет завтра утром и займётся с ним таким образом. Так утром он заявлял, что всё расскажет без сеньориты. И всё рассказывал. При пытках такое не рассказывали бы. А ты говоришь: наш бывший был негуманным. Гуманным. Объект всё рассказал и абсолютно здоров. Убедил?

— Убедил. И ты хочешь сказать, что эта сеньорита была из тех, кого использовали для съемок.

— Нет. Я только предположил.

— Но прошло много лет, и эта сеньорита вряд ли была той, которую снимали в кино.

— Верно, Лонов, не той. Но кто-то хотел напомнить про ту историю, хотя… Дай мне еще эту фотографию.

Он снова внимательно рассмотрел фотографию, потом удивленно развел руками:

— Ты знаешь, Лонов. А ведь это сделали не латины.

— Почему ты так думаешь?

— Понимаешь, в испанском языке восклицательный знак ставят сзади и впереди предложения.

— Могли ошибиться?

— Нет. В таких случаях не ошибаются.

— Но, может быть, это сделали переводчики.

— Переводчики — народ очень грамотный и писали всегда без ошибок. Нет, Лонов, ищи тех, кто хочет выдать себя за латина. И потом… Знаешь, какое было время. Если бы все было по-настоящему, на стене обязательно повесили бы портрет Че Гевары.

— Шутишь.

— Шучу. Хочешь, я скажу, кто тебе даст полную информацию. Только ты до него не доберешься… хотя… Луис Хорхе Родригес.

Отец развел руками:

— Но он приговорён к пожизненному заключению и уже лет десять как во французской тюрьме.

— Верно, пожизненно, — согласился Валеро. — И поделом. Убил пять человек. Но все были мерзавцами.

— И почему же поделом? — удивилась я.

— Потому что попался.

— И он сидит, вы сказали, уже десять лет, а эту сеньориту убили на той неделе.

— Ну и что. Тюрьма — это очень удобное место для того, чтобы быть в курсе дела.

— Европейская тюрьма, — поправил отец.

Валеро снова расплылся в улыбке.

— Верно. Европейская. В вашей он… ой-ой-ой… он бы сидел тихо.

— И в вашей тоже, — добавил отец.

— И в нашей тоже, — согласился Валеро.

— Но как же он в тюрьме может быть в курсе оперативных новостей? — не могла поверить я.

Ответил отец:

— Может. К нему каждую неделю приходят его бывшие друзья. Ты помнишь…

Он назвал какое-то имя. Я вопросительно посмотрела на него:

— Кто это?

— Это не относится к нашему делу, — ответил он и обратился к Валеро: — А ты помнишь…

Валеро почему-то ответил по-французски. Отец начал было мне переводить, я махнула рукой:

— Потом расскажешь.

Они начали что-то вспоминать. Я с улыбкой смотрела на них. Вспоминали они весело, говорили быстро. Я смотрела и думала, как это хорошо, когда людям на склоне лет есть о чем весело вспоминать.

А потом Валеро встал, мы попрощались и ушли. Отец довёз меня до аэропорта в Джексонвилле.

— И что, теперь придется ехать к этому убийце? — спросила я.

Отец был категоричен:

— Ни при каких обстоятельствах.

И через четыре часа я уже была в своем офисе.

14. О Диккенсе на испанском языке

На следующий день я зашла к Биллу, пересказала беседу.

— И что, теперь придется лететь в Париж? — спросила я.

— Нет, — ответил он, но не столь категорично, как отец. — Тем более что есть новости. Пришел ответ от архивной группы.

Да, в записке, которую передала специалистам Элиза Вернер, было написано «Capitale» и шесть цифр: 158413. Они тогда решили, что это номер счета, и проверили все возможные банки, но такого номера счета не оказалось.

Они обещали прислать подробное досье.

— Пока нечего, — резюмировала я.

— Абсолютно ничего, — согласился Билл.

Через несколько дней я отправилась на уик-энд к родителям.

Вечером у бассейна речь снова зашла о встрече с бандитом, сидящим в тюрьме во Франции. Мама была категорична:

— На встречу с этим бандитом я тебя не пущу. Если надо будет ехать, поеду я.

— Это верно, — согласился отец. — У нее любой бандит заговорит. Но ты знаешь… Это, правда, немного о другом. Валеро говорил, что написал «Venganza!» не латиноамериканец, и сказал: проверьте всех, кто выдает себя за латина. Помнишь, ты говорила…

Я вспомнила:

— Хозяин книжного магазина. Его помощник сказал мне, что тот выдает себя за мексиканца, но он не мексиканец.

— Странно, — сказала мама.

— Странно, — сказал папа и добавил: — Было бы интересно узнать, из какой он страны.

* * *

В понедельник я связалась с кафедрой латиноамериканских стран Georgetown University. Там мне порекомендовали профессора Риггенса.

Через несколько дней профессор принял меня в своем кабинете.

Это был элегантный мужчина лет сорока, в костюме с бабочкой. Я ему объяснила цель моего визита. Он спросил:

— Что я должен делать?

— Было бы хорошо, если бы вы поговорили по телефону с одним человеком и попытаться узнать по произношению, из какой он страны Латинской Америки. Это возможно?

— Я попытаюсь. Что это за человек?

— Это хозяин книжной лавки.

— О чем я должен с ним говорить?

— На ваше усмотрение. Ну, например, о наличии у него в магазине книг Конан Дойля.

— Почему Конан Дойля?

— Конан Дойль наверняка переведён на испанский язык, и ваш интерес не вызовет удивления.

— Вы неправы. В Латинской Америке знают других английских писателей.

В его словах прозвучала обида за латиноамериканцев. Я поспешила исправить ошибку.

— Можно поинтересоваться