— Тятька… Слышишь! Это же я… тятька!

Андрон не откликнулся.

Очнулся он в тесной поселковой больнице. В палате было тихо. Солнце заливало бревенчатые стены ненужным светом.

Возле двери кто-то осторожно кашлянул. Андрон повернул голову. Там стояли двое, одетые в белые халаты. Одному из них халат был тесен в плечах, другому явно велик. Подогнутые рукава болтались до колен.

Большой был его сын, Федор… А маленький, тоже, как Федюшка, ясноглазый, знакомый от золотистых волос до крошечной родинки на подбородке, до веснушек, усы́павших курносый нос.

«Внучонок… Мне ведь сказывали, что внучонок есть». — Андрон вдруг заплакал тихими слезами, очищающими душу.

— Колька вот тебя проведать захотел. — Федя подвел сына к кровати и упорно уставился взглядом в угол палаты.

«Глаза на меня стыдно поднять… Как нашкодил, так прыть сразу слетела», — усмехнулся Андрон и выпростал из-под одеяла руки.

— Поди сюда… Миколай. Хорошее у тебя имя. Сохрани гос… — по привычке начал Андрон и вдруг осекся.

Впервые Андрон совершенно отчетливо ощутил, что бог с костяным пальцем, оставленный в избушке, не нужен ему.

— Гостинца-то у меня нет, Миколка… Как же это так? — вдруг взволновался Андрон. — Не припас я тебе гостинца. Вот ведь беда какая!..

— Ты, дедушка, скорее поправляйся. Потом к нам жить пойдешь, — сказал внук баском, опасливо поглядывая на седую растрепанную бороду Андрона.

— Жить к вам? — удивился тот. — Ишь как ты ловко придумал, внучонок!.. Видать, голова-то у тебя не отцовская… Сразу деда за рога берешь, мастак…

— Конечно, тятька, к нам тебе надо… — вступил в разговор Федор.

Но Андрон сурово оборвал его:

— Ты погоди… У нас с тобой свой разговор будет…

Федор вздохнул и осторожно переступил с ноги на ногу.

Колька осмелел, привалился к кровати и, настороженно вглядываясь в морщинистое лицо деда, дотронулся до бороды.

— Мягкая… — сказал он. — А ты умеешь сказки сказывать?

— Умею. — Большая ладонь Андрона легла на худенькое плечо Кольки. — Вот из больницы меня выпустят, тогда каждый день тебе буду сказки сказывать.

1962

САМЫЙ ДЛИННЫЙ УЖ

Паром задержался, и главного рыбовода я в конторе не застал. Уборщица сказала, что Клавдия Николаевна уехала на первый участок.

— Только что, — добавила она.

Я усмехнулся. Главный рыбовод, низенькая, рыхловатая на вид женщина была на удивление подвижной. Случалось, я целый день гонялся за ней и везде слышал:

— Только что…

Сегодня мне обязательно надо было условиться с рыбоводом о поездке на тоню со смешным названием — «Мартышка».

Я заторопился к первому участку, находящемуся километрах в пяти от главной усадьбы, куда вела узкая, в один след, тропка. Она вилась по береговому откосу среди кураев и кустов цепкого, с упругими стеблями, жидовельника, украшенного сиреневыми крупинками жестких соцветий. Матерые карагачи с изболевшей от прожитого времени корой просторно топорщили сочно-зеленые косматые шапки. На них лепились какие-то жучки. Сытые, раздувшиеся лягушки столь самозабвенно откладывали икру, что их не пугал ни шум шагов, ни хищные щучьи тени, то и дело мелькавшие под берегом.

Участки рыбоводного хозяйства раскинулись вдоль судоходного рукава Волги километров на пятнадцать, соединенные друг с другом водой и такими вот тропками, по которым ухитрялись даже ездить на велосипедах.

Примет крупного промышленного хозяйства на рыбоводных участках не имелось. Здесь стояли неказистые мазанки, где располагались дежурные по участку и хранилось нехитрое рыбоводное имущество. Мазанки лепились к шлюзам магистральных каналов, уходящих в обвалованные, отделенные от реки ильменя, в которых задерживались паводковые воды, образуя естественные и охраняемые нерестилища частиковых рыб — судака, леща и сазана.

Весной по магистральному каналу в сберегаемые человеческой заботой ильменя запускали производителей, а летом отлавливали молодь и вывозили ее в море на плавучих садках-прорезях. Там молодь выпускали на вольную волю, считая, что дальше уже она будет расти сама собой.

Возле мазанки на первом участке я увидел знакомую худенькую фигурку. Это была Сашка, второкурсница-практикантка рыбного института.

— Олег Петрович! — звонко крикнула она, сложив рупором ладони. — Здравствуйте, Олег Петрович!

— Клавдия Николаевна у вас? — спросил я Сашку.

— У нас, — ответила та и покосилась в сторону канала, который заворачивал в камыши. — В ильмень с Борисом уехали брать анализ на зоопланктон… Часа через два вернутся.

— Подожду, — сказал я, усаживаясь на прогретые солнцем бетонные ступеньки шлюза. — Хочу с ней договориться на тоню съездить, на «Мартышку».

— Не возьмет, — сказала Сашка и снова оглянулась в сторону канала. — Она на баркасе зря и щепку не повезет… Да еще на «Мартышку». Это же почти сто километров.

— Может, сговорюсь, — ответил я, зная, что Сашка недолюбливает главного рыбовода.

— Попробуйте, — отчужденно сказала Сашка и снова принялась за работу.

Она подметала возле мазанки. Широко размахивая метлой, старательно скребла рыжую глину, до железной твердости утоптанную рыбацкими сапогами. Мусор взлетал в воздух, но ветерок с реки подхватывал его и, покружив, просыпал на то же место.

Несколько минут я смотрел на работу Сашки, потом посоветовал:

— Ты по ветру подметай.

Сашка зашла с другой стороны, и дело пошло веселей. Через четверть часа она уже сидела рядом со мной и, по обыкновению покусывая былинку, сокрушенно говорила:

— Как же это я, Олег Петрович, такого пустяка сразу не сообразила. Самой стыдно… Вроде как та вобла…

Сашка показала на шлюз. Там, у деревянных щитов — шандор, кишела мелкая вобла. Сквозь щели шандор били космы воды. Вобла настойчиво тыкалась в них. Наскакивала одна на другую, переворачивалась брюшком и била по воде хвостами, не понимая, что не протиснуться в крохотные щелки тяжелых шандор, отгораживающих канал от реки.

— Соображать надо, — посоветовал я Сашке.

— Я соображаю, — серьезно ответила она. — По математике у меня пятерки были… Только я задумываюсь…

Сашка сорвала новую былинку.

— Девчата в субботу в Астрахань поедут, — сказала она, проводив взглядом белоснежную «ракету», пролетевшую по реке.

— А ты не поедешь? — спросил я, уловив в ее голосе тоскующие нотки.

— Денег нет, — ответила она. — Второго зарплату получу, тогда уж махну… Можно, конечно, зарплату на два воскресенья растянуть… Только я растягивать не люблю.

Я подумал, что Сашка права. Скучное дело — растягивать практикантскую получку на два воскресенья…

Неожиданно Сашка вздрогнула и схватила меня за руку.

— Опять этот приплыл, — торопливо сказала она. — За воблой пожаловал, зараза…

Я поглядел вниз и увидел на воде мелкую рябь, оставленную извивающейся лентой с острой змеиной головой, по бокам которой желтели два приметных пятна. Лента скользила вдоль осоки, направляясь к щитам, где билась вобла.

— Этот самый длинный, — тихо сказала Сашка. — Он под корягой живет,