Проснувшись днем, я не сразу поняла, что Адам уехал. Наверное, просто вышел мне за водой.

Пить хотелось ужасно. За ночь я выпила всю воду, что была у нас в номере, и, кажется, несколько раз отправляла Адама за еще одной бутылкой. Я помнила, как он отнекивался, даже позвонить и заказать не хотел. Мне кажется, он так и не сходил, а я просто отрубилась с пересохшим горлом.

После сна я успокаивала себя: «Ты знаешь Адама, он пошел за водой, отвлекся на что-то. Может быть, пошел за шампанским или водкой. Или за букетом цветов. Или за жемчугом. Или краски купить».

Прошел час. Я не выдержала и сама сходила за водой. И только вернувшись в номер и посмотрев на него осмысленным взглядом, я поняла.

Он уехал. Не было рюкзака у правой стороны кровати, о который мы постоянно запинались, не было его футболок и трусов, беспорядочно валявшихся по комнате. Из-под его подушки выглядывал уголок отельного конверта. Мне так хотелось продлить горьковатое неведение, что конверт я вытащила только спустя полчаса.

Девочка с влажными глазами, я не могу взять тебя с собой.

Если ты считаешь, что эта боль тебе навредит, – то прости. Хотя я так не считаю. Наше время вместе – скорее всего, лучшее, что с тобой случалось. Это станет самой яркой частью твоей биографии. Поэтому покорно скажи спасибо и выжми максимум боли в свою будущую работу.

Когда я позвал тебя с собой, мне понравилось, что ты будешь полностью в моей власти. Что у тебя нет ни денег, ни воли. Что я смогу сделать с тобой все что захочу, как когда-то Ада делала со мной. Но мне нравилось это только как элемент игры – когда я хочу, я делаю это. Ада не играла, она жила этим.

Мы с тобой очень похожи. Нам обоим нужен кто-то сильный, тот, кто будет разбираться с внешней жизнью, пока мы погружены в свой внутренний мир. Розочка, я не могу заботиться о тебе. Не могу любить тебя. Даже уничтожать тебя не могу. Только наслаждаться, когда хочу наслаждаться. Как красивеньким цветочком. Но цветочек ведь в целом бесполезен. Ты – удобная, Розочка. С тобой легко. Но и без тебя так же просто.

Два бездомных котенка вряд ли выживут вместе. Они сдохнут от холода или голода. По отдельности у них больше шансов.

Больнее всего было даже не то, что он меня бросил – когда-нибудь это все равно случилось бы. Меня до костей выжигало то, что он, единственный человек, которому я полностью открылась, который знает всю мою биографию до самого позорного въевшегося пятнышка, тоже считал меня просто маленькой слабой девочкой.

Неужели он не увидел, какая я на самом деле сильная? Сколько я пережила и выстояла?

И тут я подумала: «Может быть, он как раз и видел меня настоящую. Как и Антон, как остальные. Я на самом деле слабая, просто придумала себе, что я сильная, пережив придуманные мною же проблемы?»

Правильно сказала Лина, я сама навесила на себя ярлык в ожидании, что меня будут жалеть. Жалеть, а не восхищаться. Мною никто никогда не восхищался. Даже Рита. Рите все время было жаль меня, эти ее похвалы, чтобы я не расстраивалась, комплименты, когда я их жду и сама выпрашиваю, как уличный котенок еду.

Глупая мысль, которая мелькнула при чтении письма всего лишь из-за вредности, сейчас показалась самой логичной. Я никогда не смогу восхищать людей. Зачем страдать еще сколько-то лет, если все можно завершить сейчас? Может быть, у меня никогда больше не будет такого красивого повода. И когда спустя несколько лет я все же решусь на это, все получится прозаично и тихо.

«Депрессивная, никому не известная писательница покончила с собой». А может быть, и писательницей не назовут. Сейчас благодаря Антону «Джунгли» будут на слуху. И хотя бы так я войду в историю. Может быть, даже мои рассказы опубликуют.

Я воодушевилась. Точно! Другого шанса привлечь к себе внимание не будет. Мои рассказы будут читать, и мне не нужно будет краснеть, если их станут критиковать. Я умру молодой и, насколько это возможно, красивой – красивее я уже точно не стану. Я рассмеялась, а потом разрыдалась. Но это были не грустные слезы, а очистительные. Как будто бы я исповедалась и теперь можно уходить. Максимально красиво.

Списка возможных вариантов, как Лина, я не подготовила. Самой крутой идеей казалась ванна с шампанским. Но я не была уверена, что смерть от шампанского – это не интернетная байка. Да и шампанского на целую ванну у меня не было. Поэтому пришлось сделать все самым банальным образом – я просто выпила все таблетки, которые у меня были. Перед отъездом мама собрала мне внушительную аптечку, из которой я использовала только активированный уголь. Сначала я достала все упаковки таблеток из коробочек, потом медленно выдавила каждую таблетку: горка «Нурофена», несколько штучек парацетамола и но-шпы, две упаковки валерьянки. Можно ли вообще этим отравиться насмерть?

Выпив последнюю горсть таблеток, я ничего не почувствовала, хотя чутко, как дикий зверек в лесу, прислушивалась к каждому звуку в животе.

«Пока я не умерла, нужно принять красивую позу».

Точно не на животе и не на спине.

«Будет красиво, если моя кисть свесится с кровати».

Сначала я ощутила тошноту и испугалась, что так и умру в своей рвоте. Когда сдерживаться не было сил, я все-таки доползла до туалета. Мышцы пресса и горло еще болели после отравления, но все сокращения в пищеводе были уже привычными. Я испугалась, что сейчас мой желудок просто очистится и все. Поэтому я стала сдерживать рвоту, пытаться проглотить ее. Ничего, конечно не получалось, потому что от ее вкуса меня еще больше тошнило.

Я вяло обрадовалась, когда спазмы закончились, но по периферии перед правым глазом появилось слепое пятно. Сначала я пыталась сморгнуть его, протереть глаз. Резко загудел правый висок, пятно увеличилось и стало напоминать темный туннель, появился шум в ушах, а зрение расфокусировалось. Я вдруг так ослабла, из-за шума мне стало казаться, что я на море.

На трясущихся ногах я дошла до кровати, обессиленно и медленно прилегла. Непонятно на сколько задремала, очнулась от судорожного подергивания мышц ног. Может быть, это было всего на несколько секунд. Иногда пробивал озноб, но я им наслаждалась.

В ожидании угасания сознания я стала перечислять самые прекрасные в мире сочиненные и произведенные вещи.

«Если бы в моей жизни не существовало