Шрифт:
Закладка:
Обстановка на Балканах к тому времени изменялась в том отношении, что Англия теперь начинала поддерживать Россию, а не Австрию. При Ревельском свидании государя с английским королем обсуждался вопрос о самой широкой автономии Македонии.
В начале июля в Турции неожиданно вспыхнуло военное революционное движение, руководимое турецкими офицерами-националистами, членами тайного общества «Единение и прогресс» (в просторечии их называли младотурками). Султан Абдул-Гамид, тридцать лет осуществлявший в Турции бесконтрольную абсолютную власть, оказался лишенным опоры; ему остался верен корпус, стоявший в Константинополе, но провинции – в первую очередь балканские – без борьбы переходили в руки восставших гарнизонов; султан, не решаясь послать на бой единственные свои верные войска, предпочел капитулировать и объявил о введении в действие конституции 1876 г. (так и оставшейся тогда мертвой буквой). Младотурки стали хозяевами положения и в столице, хотя премьером и был назначен старый либеральный сановник Киамиль-паша.
Турецкая революция произошла совершенно помимо не-турецких народностей, составлявших большинство в Оттоманской империи. Младотурки были турецкими националистами, определенными сторонниками неделимости государства. А. И. Гучков, побывав в Константинополе, даже сравнивал младотурок с октябристами, чем вызвал иронические выпады левой печати. Были назначены выборы в турецкое национальное собрание. Тем самым все требования к Турции, все планы реформ в Македонии оказались, силою вещей, «снятыми с повестки».
Дальнейшее течение турецкой революции было трудно предусмотреть, и все государства, заинтересованные в турецком наследстве, начали подготовлять свои претензии. А. П. Извольский выехал за границу, и 3(16) сентября в замке Бухлов встретился с бар. Эренталем. О подробностях этого свидания существуют различные версии. Германский статс-секретарь по иностранным делам фон Шен, ссылаясь на разговор с А. П. Извольским, писал Бюлову 13(26) сентября, что в Бухлове Эренталь выдвинул такой план: Австрия ограничивается аннексией Боснии и Герцеговины, отказывается от движения на Салоники, выводит свои войска из Новобазарского санджака и поддерживает требования России о предоставлении ее флоту свободного прохода через проливы; попутно должна была быть провозглашена отмена турецкого суверенитета над Болгарией, давно уже чисто формального.
Извольский, очевидно, в общих чертах одобрил этот план. Следует иметь в виду, что Россия еще в 1876 г., по Рейхштадтскому соглашению, а затем особою статьей австро-германо-русского соглашения 18 июня 1881 г., изъявила согласие на аннексию Боснии и Герцеговины. «Австро-Венгрия, – гласила эта статья, – сохраняет за собою право аннексировать эти две провинции в то время, когда найдет это нужным». Руки русского министра были, таким образом, связаны, и речь могла идти только о тех или иных компенсациях. А. И. Извольский считал, что отказ Австрии от санджака, свобода плавания через проливы для России и независимость Болгарии (вместе с выгодным торговым договором для Сербии) представляются достаточными компенсациями. По-видимому, он также рассчитывал, что все эти изменения Берлинского трактата будут приняты одновременно – быть может, при помощи новой международной конференции.
Но барон Эренталь уже 24 сентября (7.X) объявил в делегациях об аннексии Боснии и Герцеговины, объясняя такой шаг необходимостью дать этим провинциям представительные органы, дабы местное население не оказалось в невыгодном положении по сравнению с турецкими владениями.
Одновременно с этим князь Фердинанд болгарский провозгласил полную независимость Болгарии и принял титул царя.
Оба эти акта, несомненно, были односторонним отказом от обязательств, заключавшихся в Берлинском трактате, хотя по существу они только закрепляли фактически давно существующее положение.
В международных отношениях «тон делает музыку», и общественное мнение в России и особенно в Сербии болезненно реагировало на эти шаги. В Белграде учитывали выступление Австрии как первый шаг к установлению ее гегемонии на Балканах. Решение Болгарии было воспринято как «получение независимости из рук Австрии», а аннексия Боснии и Герцеговины – как самовольное присвоение Австрией славянских земель.
В России, где как раз в этом году оживились в обществе славянские симпатии – весною в Петербург приезжали лидер младочехов д-р Крамарж и другие славянские деятели, летом в Праге состоялся многолюдный всеславянский конгресс с участием членов Гос. думы – началась резкая кампания протеста против действий Австро-Венгрии. Правительство пыталось бороться с этой агитацией, запрещая прения после докладов, тогда как весьма умеренные депутаты соперничали с левыми в резком осуждении таких действий власти. Граф В. А. Бобринский на одном собрании даже заявил, что если правительство думает примириться с аннексией, ему придется «Думу распустить, а нас всех арестовать». Эта кампания захватывала все партии от умеренно правых до к.-д., и в стороне от нее оставались только крайние левые и правые, считавшие, что разрыв с Австрией и Германией приведет Россию к войне, и через нее – к революции.
Франция и Англия также отнеслись отрицательно к нарушению Берлинского трактата и поддержали русские заявления о необходимости конференции. В то же время Англия не соглашалась на ту компенсацию, о которой мечтал А. П. Извольский, – на открытие проливов.
А. П. Извольсний отказался дать Совету министров какие-либо объяснения о своей беседе с Эренталем, сославшись на то, что внешняя политика составляет прерогативу государя. Он, видимо, был смущен происшедшим и поражен реакцией общественного мнения. Он не мог отрицать, что «согласился» на аннексию – тем более что он был связан прежними договорами; он только мог указывать, что его согласие было условным, – но для тех, кто возмущался самым фактом аннексии, разговор о компенсациях мог бы показаться постыдным торгом… К тому же, как основательно замечал «Вестник Европы» – «вырвать эти области из австрийских рук можно было бы теперь, как и раньше, не иначе, как путем победоносной войны». А Россия к войне не считала себя готовой. А. П. Извольский хотел подать в отставку, но государь ее не принял.
Формальное разрешение спора об аннексии было оттянуто; прошло более пяти месяцев, боснийский вопрос уже переставал волновать широкую публику в России – земельные реформы в Думе, а затем дело Азефа заслонили проблемы внешней политики. За это время Австрия и Болгария договорились с Турцией, и та примирилась с утратой своих суверенных прав – за финансовое вознаграждение. Россия оказала при этом содействие Болгарии, уступив ей на несколько лет причитающиеся с Турции взносы контрибуций за войну 1878 г. Затем Россия, не дожидаясь конференции, признала независимость Болгарии. Но вопрос о Боснии оставался неразрешенным, и в Сербии продолжалось сильное волнение, поддержанное надеждами на русскую поддержку.
Австро-Венгрия решила воспользоваться случаем, чтобы силою утвердить свое преобладание на Балканах, и начала грозить Сербии войной, если та не признает аннексии. Сербия отвечала, что этот вопрос должен быть разрешен «международным трибуналом». Положение становилось угрожающим.
В этот момент Германия выступила с предложением посредничества. Она выдвинула следующий компромисс: Германия повлияет на Дунайскую монархию в смысле отказа от насильственных действий против Сербии и добьется, чтобы Австро-Венгрия формально испросила согласия держав на аннексию Боснии, если Россия, со своей стороны, обещает заранее дать такое согласие. Инструкция Бюлова
