Сам П. А. Столыпин выступил по земельному вопросу уже только при постатейном чтении, 5 декабря 1908 г., в защиту единоличной крестьянской собственности, против попыток подменить ее семейной собственностью.

«Для уродливых исключительных явлений, – говорил премьер, – надо создавать исключительные законы… Но главное, что необходимо, это – когда мы пишем законы для всей страны – иметь в виду разумных и сильных, а не пьяных и слабых… Господа, нужна вера. Была минута, и минута эта недалека, когда вера в будущее России была поколеблена… Не нарушена была в эту минуту лишь вера русского царя в силу русского пахаря и русского крестьянина…

Неужели не ясно, что кабала общины и гнет семейной собственности являются для девяноста миллионов населения горькой неволей? Неужели забыто, что путь этот уже испробован, что колоссальный опыт опеки над громадной частью нашего населения потерпел уже громадную неудачу? Нельзя, господа, возвращаться на этот путь, нельзя только на верхах развешивать флаги какой-то мнимой свободы. Необходимо думать и о жизни…

Нельзя, господа, идти в бой, надевши на всех воинов броню или заговорив всех от поранений. Нельзя, господа, составлять закон, исключительно имея в виду слабых и немощных. Нет, в мировой борьбе, в соревновании народов почетное место могут занять только те из них, которые достигнут полного напряжения своей материальной и нравственной мощи».

На основании этой речи земельная политика П. А. Столыпина и была прозвана «ставкой на сильных».

При обсуждении земельного вопроса в Думе произошла некоторая перегруппировка: в пользу закона 9 ноября высказались октябристы, умеренно правые, националисты, часть правых, польское коло, часть прогрессистов; против – крайние левые, к.-д. и значительная часть крайне правых. Большинство получилось внушительное, и Дума даже внесла в закон ряд поправок, усиливавших давление на общину в сторону содействия переходу к частной собственности; но в Гос. совете большинство думских поправок было отвергнуто. Рассмотрение проекта в законодательных учреждениях сильно затянулось; он был окончательно утвержден и обнародован 14 июня 1910 г., когда фактически был в действии три с половиной года. Конечно, проведение закона в жизнь проходило не без трений. Крестьяне, стоявшие за сохранение общины, относились порою весьма враждебно к выделявшимся на хутора. Было в первые годы немало случаев насилия, и оппозиционная печать даже пророчила на этой почве «гражданскую войну в деревне». Но никакой гражданской войны не получилось. Государственная власть оказалась достаточно сильна для поддержания порядка; случаи насилия становились все реже.

Новый главноуправляющий землеустройством и земледелием, назначенный осенью 1908 г., А. В. Кривошеин стал широко развивать государственное содействие повышению сельскохозяйственной культуры: выдавать ссуды на мелиорацию, расширять агрономическое образование, устраивать образцовые хозяйства и опытные поля на землях, принадлежавших казне. Сельскому хозяйству стало оказываться прогрессивно растущее внимание. Выправлялся тот крен, который получился в результате экономической политики С. Ю. Витте в первое десятилетие царствования государя.

Наряду с земельной реформой главными предметами забот власти за период Третьей Думы были переустройство армии на основании опыта японской войны, воссоздание флота и развитие народного образования. Это были действительно наиболее насущные задачи момента. Большинство Государственной думы шло рука об руку с властью в земельном вопросе; оно играло активную роль в деле реорганизации армии, но скорее явилось тормозом в деле воссоздания флота; наоборот, Думе принадлежала роль ускорителя в вопросе о народном образовании. Уже осенью 1908 г. думская комиссия по народному образованию разработала план постепенного введения всеобщего начального обучения, рассчитанный на 20 лет (1909–1928). Гр. В. А. Бобринский, окрестивший Вторую Думу «Думой народного невежества», как-то сказал, что Третья Дума должна стремиться заслужить прозвание «Дума народного просвещения». В этой области Третья Дума действительно сделала немало.

Русско-австрийское соглашение 1897 г., подтвержденное при мюрцштегском свидании государя с императором Францем-Иосифом в 1903 г., было основано на двух предпосылках: на идее солидарности монархических государств и на обоюдном отказе от попыток изменения status quo на Балканах. Австрийскому министру иностранных дел барону Эренталю, который на посту посла в Петербурге считался «русофилом» и убежденным сторонником монархической солидарности, суждено было стать разрушителем австро-русского соглашения.

Австрия отозвалась на революционное движение в России введением всеобщего и равного избирательного права; либералы и социалисты утверждали, что таким путем она укрепит свое единство. Но первые же выборы по новому закону показали, что национальная рознь глубоко проникла и в широкие народные массы: в Австрии даже социалисты разделялись на особые группы по национальностям. Реформа привела в движение массы, но единства она не упрочила. Вопрос об австрийском наследстве продолжал оставаться открытым, и многие приурочивали распад Дунайской монархии к кончине императора Франца-Иосифа, которому в 1908 г. исполнилось уже 78 лет.

Мысль о том, что время работает против Австро-Венгрии, побудила ее государственных деятелей начать рискованную политику – своего рода превентивное наступление против своих возможных наследников. В отношении России это выразилось в усиленном поощрении т. н. украинских элементов; в отношении балканских народов Австро-Венгрия пожелала показать свою силу; и можно сказать, что Германия по меньшей мере не сделала никаких серьезных попыток удержать свою союзницу от этого пути.

14(27) января 1908 г. барон Эренталь сообщил в австро-венгерских делегациях, что он поручил послу в Константинополе поднять вопрос об австрийской концессии на постройку железной дороги через Новобазарский санджак. Эта турецкая провинция отделяла Сербию от Черногории; по Берлинскому договору Австро-Венгрия имела право держать в ней небольшие гарнизоны. Экономически такая дорога, параллельная линии, шедшей через Сербию, создавала бы новый прямой путь из Австро-Венгрии до Салоник на Эгейском море и укрепляла бы связь центральных держав с Турцией.

Это было явным отступлением от согласованной австро-русской политики; как основательно указывает барон М. А. Таубе в своих мемуарах, это был первый шахматный ход в той партии, которая впоследствии привела к мировой войне.

Русское правительство и русская печать резко реагировали на попытку нарушения status quo, причем германский посол Пурталэс, видимо, плохо разбиравшийся в русских внутренних делах, объяснял это ростом «реакционных течений», идущих будто бы рука об руку с «панславистскими планами».

Государь, принимая 15(28) февраля австрийского посла, сказал ему, что он ценит дружбу императора Франца-Иосифа, и хотя политика сотрудничества с Австрией никогда не была популярной в России, он намерен продолжать ее впредь, «хотя ему эту задачу весьма затрудняют», – имея в виду выступление бар. Эренталя. А. П. Извольский, со своей стороны, разъяснял в ноте по адресу Германии: «Международные соглашения, подписанные нами с единственной целью оберечь себя от осложнений в Азии, не содержат какого-либо острия против Германии».

Но тон русской печати становился все более антиавстрийским и антигерманским, причем левые органы в этом отношении не особенно отличались от «Нового Времени».

Россия выдвинула проект железной дороги, идущей наперерез