Милена была в шоке. Такой подставы она не ожидала. И после этого кто-то говорит, что валькирии любят жестокость и пытки? Тиш примчалась тут же, мазнула по мне немного недоумённым взглядом, и присоединилась к уже вовсю потрошащей бездыханное тело подруге. Я же пошёл делать свою работу, и почему-то занятие сестёр не казалось в сравнении с ней таким уж сложным и морально тяжёлым…

Королева-мать

Малый космодром Ясеня, двадцать минут спустя

Деревья горели. Некогда величественные исполины теперь походили на гигантские, взметнувшиеся ввысь факелы, призванные освещать вечерний город. Земля спеклась, от былой красоты травяного покрова не осталось и следа. Только обугленные ошмётки самых невезучих деревьев медленно тлели среди грязно-чёрной земной тверди. Но это был лишь фон. На переднем же плане всё сверкало и искрилось в торжестве рукотворных энергий. Мобильные дроны поддержки, персональные поля тяжёлых штурмовиков десанта, даже один стационарный генератор поля – всё это многообразие давало чудовищную, непредставимую засветку, не позволяющую нормально работать даже неубиваемым системам радиоэлектронной борьбы Республики. Голубые, белые, оранжевые, алые – казалось, все цвета спектра сегодня предстали перед неискушённым зрителем в облике ожесточённо снующих тут и там разрядов. Даже мне, привыкшему общаться на «ты» с энергиями высочайших порядков мечнику, приходилось щуриться, чтобы различить хоть что-то в творящемся буйстве. И сквозь весь этот ворох возмущений, шёпот помех и гул генераторов прорезался крик одержимой подлинной яростью женщины:

- Моя дочь! Не смей прикасаться к ней, республиканский выродок! Отпусти её! Слышишь?! Я порву тебя! Порву! Только один волосок упадёт с её головы! Порву!

Где-то в эпицентре вороха защитных систем мужчинам в форме огромного труда стоило удерживать беснующуюся, рвущуюся навстречу врагу женщину. Только вбитый годами политической практики здравый смысл позволял ей не раствориться совсем в первородных материнских чувствах, не давал им окончательно погрести под завалами эмоций практическую целесообразность. Не удержись она, и мужчины не смогли, не посмели бы ослушаться прямого приказа. Королева могла всё. А здесь и сейчас, в окружении наиболее надёжных представителей основной опоры трона – офицеров флота и космического десанта – она была по-настоящему полновластна. Это ощущал каждый боец, и подобное осознание рождало в мужчинах ещё большее преклонение пред стальным стержнем воли их королевы. Как отражение в отражении установленных друг напротив друга зеркал создаёт ощущение бесконечности – так и ощущение бескрайнего уважения отражалось, множилось в зеркалах человеческих душ.

Стая держала оборону, ощетинившись полями защитных дройдов. Сами же кошки, в броне, с плазменными винтовками и тяжёлыми кинетическими пушками наизготовку, рассредоточились вторым, внутренним, полукольцом, с чётко рассчитанным интервалом. Внешне бесстрастно они взирали на окружающее энергетическое буйство. Даже оружие в их руках не шевелилось, не меняло точек прицеливания. А под массивными стопами брони оплывали лужицы некогда крепкого композита – всё, что осталось от поверженных нами чуть раньше врагов. Лишь тело псионца, благополучно сбережённое от последствий термитного взрыва, выбивалось из общего антуража – как и коленопреклонённый пленник с заломленными за спину руками. Ну и я, чуть в глубине вогнутой части полукольца валькирий, в голубом флиппере, стилизованном под военного образца комбинезон – куда ж без извечного пижонства мечников! Даже бессознательное тело принцессы у меня на руках играло на общий пафос картинки. Нет, ничего такого с ней не произошло, просто на вымотавшуюся девчонку так подействовали мои попытки успокоения. Ровный голос и невинные поглаживания роскошных волос принцессы совершили чудо, оказавшееся не под силу многоопытным кошкам.

Я спокойно улыбнулся голограмме беснующейся Королевы. Хотя вряд ли она могла видеть мою мимику – как и я не мог видеть её. Слишком поганой была подёрнутая помехами картинка. Зато последующий жест, когда я перекинул девочку на одну руку, помогая себе полями, а другой провёл по её лицу, поправляя выбившийся локон, не смог укрыться от напрягшейся матери. Но вместо успокоения породил новую вспышку первородной ярости.

- Не прикасайся к ней, я сказала! Тварь, выродок! Как вас космос ещё носит, таких ублюдков! Чтоб вас чёрная дыра всех поглотила!

- Ваше Величество, успокойтесь. Успокойтесь и выслушайте меня. Я не хочу зла вашей девочке. Ни ей, ни кому бы то ни было на этой планете.

- Трепло! Ублюдок! Ты сделал больно моей девочке! Ты сделал больно моей планете! Земля спеклась, а взлелеянная моим народом природа уничтожена! Хватит играть в благородство! Тебе никто здесь не поверит ни на полслова!

- Хорошо. Не хотите успокаиваться – ваше дело. Мои условия. Я пропускаю сюда, вот на это место прямо передо мной, вашего доверенного офицера. Передаю ему с рук на руки девочку. Он выходит за периметр. Как только вы убедитесь в её физическом здоровье, становитесь на то же место передо мной. Мы разговариваем. Постарайтесь к тому времени взять себя в руки. Повторяю, я не хочу крови. Мои кондиции мечника позволяют уничтожить линкор с полностью задействованными эмиттерами, не говоря уже о слабоэнергетических куполах ваших текущих защитных систем. Погибнет много ни в чём не повинных людей. Я этого не хочу. Но и своих девочек в обиду не дам. Ни одна валькирия не должна пострадать. Мы с вами проведём переговоры, как этого добиться. Мы готовы сложить оружие. Жду вашего ответа. Либо «да», либо «нет». Ваша истерика мне не интересна, Ваше Величество.

На несколько минут голограмма Королевы поблекла. По ту сторону периметра шло ожесточённое обсуждение. Видимо, мои конкретные, скупые слова возымели действие хотя бы на окружение разъярённой королевы-матери. Наконец доверенные люди правительницы что-то решили, и она появилась вновь. На этот раз без метания громов и молний, только взгляд имела смурной, исподлобья. Даже роскошная коса женщины оказалась перекинута через плечо на живот, а не металась в такт экспрессивной речи и столь же эмоциональной жестикуляции.

- Вот так просто отдашь девочку?

- Моим словам ты не веришь. Значит, будет жест доброй воли – он должен сказать всё красноречивей любых слов. В обмен твоё слово, слово Королевы Ясеньской. И ты становишься сюда сама, без охраны. Здесь тебе придётся уже поверить на слово мне, что я не причиню вреда. Но жест доброй воли призван в этом убедить – в том, что моему слову можно верить. Даже слову «республиканского