Эпопея совместного выхода их в город, а затем, разделившись, сокрытия себя в красном море до включения заново в Белое Дело требовала бы особой и большой главы. Один из них видел, как красные таскали труп генерала Корнилова по улицам Екатеринодара.

* * *

– Можете двигаться, путь свободен.

Я поблагодарил дежурного по вокзалу и, пожав ему руку, задал еще раз вопрос:

– Как с мостом?

– Насколько мне известно, в порядке, но далеко не уйдете, Энем забит.

Приказываю всех на посадку. Вопрос минут – и все готово. Сажусь на паровоз.

– Трогайтесь, только внимание, когда взойдем на мост, – отдаю распоряжение.

Станция от нас удаляется. Исчезли огни. Ночь чуть-чуть светлее. Скоро – наступление утренней зари. Вот и мост. Мы вступаем на него. Другой звук. Загудели платформы моста. Медленно проходим по нему. Все в порядке. Поезд затормаживает и, не совсем съезжая с моста, останавливается. Дальше некуда. Схожу и ориентируюсь.

Приказываю все выгрузить на берег. Замки с орудия – в Кубань. Подхожу к поезду:

– Потушите огни в топках. Паровоз привести в бездействие, и вы свободны.

Через некоторое время, прощаясь, машинист с кочегаром уходят обратно по мосту.

Выгрузка заканчивается. Все сложено на берегу. Что же дальше? Никаких перевозочных средств. Кругом ни живой души. Тишина.

Вдруг – прислушиваемся: характерный стук движущейся по направлению к нам вдоль берега повозки. Выслал навстречу людей. У всех одна мысль. Иду вслед. Четырехколесная длинная телега для нагрузки сена. Пустая. Объявляем вознице, что телега реквизирована, и отпускаем его. Сообщил нам, что телега принадлежит городскому голове Екатеринодара.

Нагружаем телегу до отказа. Нагружаются и люди. Оказавшиеся излишки бросаем в воду. Находим следы свежих колей. По ним двигались те, кто ушел раньше нас. Вслед двинулись и мы.

Аул Шенджий. Мы стали в него втягиваться. Вокруг разбросаны обозы. Коновязи. В нестройном порядке всюду расположены люди. Обращаем внимание на аккуратно прикрытые новыми брезентами повозки. Это – обоз Екатеринодарского Государственного банка. В повозках – вывезенное серебро в монетах мелкого достоинства. Нам в походе потом выдавали им жалованье, но население станиц этих денег не принимало. Исключения были, только когда мы проходили немецкие колонии.

На наше прибытие обращено внимание. Меня приглашают в аульное правление к войсковому атаману, где уже собрались начальники отрядов на совещание. Меня очень тепло встретил войсковой атаман Филимонов словами: «Вырвались?!»

Я кратко обрисовал ему нашу эпопею, указав, что даже прибыл с увеличенным составом людей, подобрав их на станции Екатеринодар.

Небольшое помещение аульного правления почти полно. Вокруг стен лавки и небольшой стол, за которым штабной офицер регистрирует прибывшие отряды, состав и вооружение их. Незадолго до совещания оглашаются прибывшие отряды по именам их возглавителей. В ожидании совещания, чувствуя себя достаточно утомленным от напряжения последних дней, которые протекли у меня почти без сна, я сел на скамью и отдался чувству отдыха и почти не вслушивался в разговоры, предшествующие совещанию.

Краткое слово произнес войсковой атаман о том, что необходимо при создавшейся обстановке, которая заставила его и Краевое правительство, Законодательную и Краевую Раду покинуть Екатеринодар и стянуть все кубанские отряды в Шенджий, – переформировать их по родам оружия в Кубанскую армию под единым командованием. Затем – обсудили планы дальнейших действий. Небольшую речь на эту же тему, после атамана Филимонова, произнес полковник Покровский. Он вообще держал себя скромно и спокойно и при дальнейших прениях и в постепенно разгоравшихся спорах других ораторов участия не принимал, а молча слушал. Атаман заметно начал волноваться.

При перечислении имен начальников прибывших отрядов я обратил внимание на двоих. Во-первых, на капитана Раевского. Одет по форме в хорошем офицерском кителе с большой колодкой орденов, во главе коих офицерский Георгий. Во-вторых, когда был назван капитан Туненберг, возглавлявший роту юнкеров. Средних лет, опирался на палку, видно было, что его правая нога не свободно действовала. «Ранен», – подумал я.

Напряженность выявившихся разногласий во мнениях тех или других начальников отрядов по вопросу переформирования росла. Чувствовалась и атмосфера «наместничества». Некоторые недвусмысленно претендовали на «посты». Слышались угрозы – отделиться и уйти. Последнее позже имело место. В создавшейся атмосфере берет слово капитан Туненберг. Кратко, но энергично поддерживает атамана и заканчивает:

– Кто не с нами, может уйти, никто держать не намерен. – И добавляет: – Баба с возу, кобыле легче.

Атмосфера разряжается. Тут же войсковой атаман объявляет Покровского командующим Кубанской армией с производством в генералы. Туненбергу, с производством в подполковники, поручается сформировать из пеших отрядов 1-й Кубанский стрелковый полк. Мне поручается реформирование пулеметов. Затем идут другие назначения.

Я становлюсь во главе полковой пулеметной команды названного выше полка, но выделяю также в создаваемый двухбатальонный полк батальонные пулеметы. С командиром полка подполковником Туненбергом нахожу сразу общий язык. Он одобряет все мои предприятия. Оказавшийся излишек пулеметов, прибывших со мной и с пешими отрядами, пять, – приказываю уничтожить. Уничтожению подверглись наши тяжелые пулеметы Максима, что у некоторых пулеметчиков-офицеров вызвало недоумение. «Почему не пулеметы Кольта или Люиса?» – высказывались они. Мои же соображения базировались на следующем: наши перевозочные средства равнялись почти нулю – одна повозка. Легкие же пулеметы для тех, кто с ними освоился, ровно ничем не отличались по своим баллистическим качествам от тяжелых (которые, спору нет, хороши при позиционной войне), но были более подвижны, а весом намного уступали тяжелым и могли быть в походе переносимы, что уже облегчало мне задачу, если тут на месте не удастся добыть перевозочные средства. Так оно и было, хотя частично мы в этом и преуспели. Все же мы имели еще достаточное количество и тяжелых пулеметов. Батальоны же получили исключительно пулеметы Максима.

Мы формировались в дальнейшем, в прямом смысле этого слова, на походе и во встречных боях с красными. Добывали перевозочные средства, лошадей и амуницию. Никакого помина о пулеметных двуколках не могло быть, да они оказались бы уже устарелыми в той войне, которую мы вели. Их заменила «незаменимая» тачанка. На ней было все – и наше хозяйство, и наша постель, она же заменяла нам походные палатки (а когда же мы смогли бы ими пользоваться?). Везли мы на них своих раненых, на них же и спали в непрерывных наших движениях, а в боях лихие ездовые подбрасывали нас с пулеметами на них в непосредственное соприкосновение с противником и, выбросив пулеметы с пулеметной прислугой, заворачивали карьером из-под огня – подчас не только ружейно-пулеметного, но и артиллерийского. Высокое искусство этого маневра было особенно достигнуто во 2-м походе.

Помню, как мне была «поднесена» моя первая верховая лошадь. В связи с этим