Шрифт:
Закладка:
Со своей стороны Бецкой обеспечил воспитаннице завидное приданое. А по кончине своего приемного отца Анастасия Ивановна по завещанию получила 80 000 рублей серебром, 40 000 рублей ассигнациями, а также два дома на Дворцовой набережной. Бецкой был видным сановником, возглавлявшим помимо прочего Академию художеств и придворное строительное ведомство. Он считался главным педагогическим авторитетом России. По-видимому, звездный час карьеры Рибаса наступил, когда тесть назначил его воспитателем графа Алексея Бобринского, сына Екатерины II и Григория Орлова. Видимо, Рибас несколько тяготился должностью вначале цензора, а затем полицмейстера в Сухопутном Кадетском Шляхетном корпусе. Однако благодаря тому, что он был непосредственным наставником кадета Алеши Бобринского, уже в Петербурге он за три года стремительно прошел путь от капитана до полковника. И все же честолюбивого каталонца привлекала именно военная, боевая карьера, поэтому уже в 1779 году он снова был причислен в армейские полки, но на этот раз уже полковником.
В ходе второй русско-турецкой войны, в эпоху, щедрую на таланты, Иосиф Дерибас сумел заявить о себе как об одном из самых выдающихся военачальников России, наряду с Румянцевым, Суворовым, Потемкиным и Кутузовым[366].
С именем Дерибаса связаны замечательные победы Черноморской гребной флотилии, ядро которой составляли черноморские, в недавнем прошлом запорожские, казаки и десантники-гренадеры, среди которых было немало иностранцев, прежде всего французских аристократов, вынужденных покинуть родину после Великой Французской революции.
Во время осады Очакова Дерибас предложил хитроумный способ подъема затопленных легких турецких судов, лансонов, со дна морского для их дальнейшего использования в качестве судов гребных и канонирских.
В 1789 году Дерибас, командуя авангардом корпуса генерала Гудовича, стремительным броском овладел небольшой турецкой крепостью Гаджибей, в то время как турецкий флот не успел принять мер для отражения этой слишком молниеносной атаки. За захват Гаджибея, а также двух турецких кораблей, он был награжден орденом Святого Георгия 2-й степени и Святого Владимира 2-й степени.
В начале ноября 1790 года гребная флотилия Дерибаса вошла в устье Дуная и заняла Тульчу, Исакчу и остров напротив Измаила. В ходе боев было захвачено около сорока турецких судов и более двадцати сожжено. Дерибас приказал установить на острове батарею и приступить к систематической бомбардировке Измаила и стоявших под защитой крепости турецких судов. Огнем батареи и кораблей флотилии за период с 18 по 27 ноября у стен Измаила было потоплено и сожжено восемьдесят восемь судов противника. Одновременно Дерибас разрабатывал план штурма Измаила, несмотря на сопротивление генералов, командовавших стоявшими под Измаилом сухопутными войсками, считавшими крепость неприступной. Он настаивал на своем, предлагая находившихся под его командованием казаков и гренадеров как основную силу для штурма города, и сумел наконец убедить в своей правоте Потемкина, который одобрил план и прислал под Измаил Суворова, с которым Дерибас немедленно нашел общий язык.
Описывая свою поездку с Пушкиным в Измаил в конце 1821 года, И.П. Липранди свидетельствовал, что подробности штурма крепости поэту были достаточно хорошо известны. Единственное, что поразило воображение Пушкина — это «каким образом Де-Рибас во время суворовского штурма мог со стороны Дуная взобраться на эту каменную стену»[367]. Кстати, вот как сам Дерибас описывал своему другу Суворову, еще не прибывшему в Измаил, преимущества атаки крепости именно с этой стороны: «Город совершенно открыт со стороны реки; надеюсь, что мне дадут наконец войти в него»[368].
Личная переписка Екатерины II и Потемкина развеивает миф о ревнивом отношении Потемкина, вообще не жаловавшего иностранцев на русской службе, к Дерибасу. Его письма периода захвата русскими войсками Сулимских укреплений, крепостей Тульча, Исакча, Килия и, особенно, Измаила, полны самого неподдельного восхищения героизмом Иосифа Дерибаса: «Я не могу нахвалиться Генерал-Майором Рибасом. При его отличной храбрости наполнен он несказанным рвением»[369]; «Рибас непрерывно в действии и летает с флотилии на флотилию»[370]; «упомянув о нем (Дерибасе. — В.Б.) не могу умолчать о беспримерной его ревности: кроме неприятельских преград, долженствовал он бороться противу моря с судами, отягощенными большою артиллериею. Сие одно отвратило бы многих, или б с меньшим рвением все могло пропасть»[371]. В ответ, уже после падения Измаила, Екатерина II отреагировала на не сформулированное, но вполне очевидное из писем Потемкина представление им именно Дерибаса к высочайшим наградам Российской империи: «Для Ген<ерал>-Майора Рибаса на первый случай посылаю крест второй степени Свят<ого> Георгия, которого он завоевал по справедливости, а потом оставляю себе его и далее награждать по усмотрению»[372]. Нелишне отметить, что именно Дерибас был награжден Георгием 2-й степени. Такой орден дается тем, «кто, лично предводительствуя войском, возьмет крепость». Тем самым ясно, что императрица знала, кто был главным героем этой битвы.
Заслуг Дерибаса не отрицал и Суворов. Из писем самого Дерибаса он задолго до того, как был назначен руководить штурмом, во всех деталях знал разработанный каталонцем план штурма[373]. «Я брежу этим Измаилом, — признавался Дерибас Суворову, — ни о чем ином и думать не могу»[374]. «На третий день после штурма, — вспоминал герцог Ришелье, служивший под началом Дерибаса, а спустя годы бывший, как и он, градоначальником Одессы, — генерал Суворов обедал на борту корабля Де-Рибаса и высказал ему много комплиментов, приписывая ему, и не без основания, наибольшую долю чести этого подвига». При этом, конечно же, ни двусмысленности, ни противоречия в признании заслуг как Суворова, так и Дерибаса, во взятии Измаила не было. Главная заслуга в равной мере принадлежала обоим. Дерибасу, благодаря героизму которого прежде всего и была захвачена крепость, и Суворову, одобрившему его план и осуществлявшему общее руководство штурмом.
В 1793 году Иосиф Дерибас был произведен в контр-адмиралы и назначен командующим Черноморским гребным флотом.
Любопытнейшей страницей как личной биографии обоих выдающихся полководцев, так и русской истории конца XVIII столетия является переписка Суворова и Дерибаса. Вне всякого сомнения, вначале Суворов, недолюбливавший иностранцев, отнесся к Дерибасу, начавшему свою карьеру на новой родине благодаря протекциям и родственным связям, настороженно. Однако по мере того, как судьба то и дело сводила их в условиях ожесточенных боевых действий, русский полководец все более проникался не только доверием, но и глубокой симпатией к каталонцу, который годился ему в сыновья
