— Ав Донбассе почему не вышло?

— Мы здесь просто работали и жили, не мучаясь своей «мень-шевартностью». Под Горловкой, во время обстрела, в подвал залетели два вэсэушника. Их сначала хотели бить, но они как-то зажались в угол. Говорят, «не бейте, мы просто дорогу перепутали». Все как-то успокоились, стали их расспрашивать. А они, не стесняясь, объяснили, что им пообещали здесь землю, пустую хату и батраков из местных. А оказалось, что «здесь такие же бедняки живут». Обстрел кончился, они быстро сбежали из подвала.

«МОЯ СЕМЬЯ — БАТАЛЬОН»

СВО рано или поздно закончится, будет мир. Сможем ли мы помириться? Я этот вопрос часто задавал в Донбассе. Последний ответ получил в 300 метрах от передовой. Голубевод и бывший шахтер Николай Васильевич, живущий 9 лет под обстрелами, ответил так: «Сначала победим, потом будем думать, как станем мириться». Переадресую этот же вопрос моей собеседнице. Ольга считает, что на Украине сейчас появился целый слой людей, с которыми даже не нужно искать общий язык.

Не имея сил удержать эти города, ВСУ превратили их в развалины, а потом ушли. Кто смог, конечно

— Черчилль говорил, что у Англии нет друзей и врагов, есть только интересы. И вот таких людей на Украине очень много. Им не важно, какой флаг и какая власть, им нужен только комфорт. Они лояльны любой власти. А у тех, кто живет ради того, чтобы «истреблять москалей», никакого мира не будет никогда. У нас никто не запрещал украинский язык, половина сел в Донбассе говорят на нем, но это пришедших сюда воевать никак не остановило, с нами не примирило.

— Извини за этот вопрос. У тебя нет ощущения, что ты оставила на фронте свою юность?

— Нет. У меня есть семья, мой батальон «Восток». У меня есть ощущение военного братства, это не иллюзия, это бесценно. Тут все проще и честнее.

— Почему?

— А ты всегда помнишь, что у тебя может не быть завтрашнего дня, а может не быть и сегодняшнего вечера. И зло или бесчестный поступок, который ты только что совершил, может быть последним в твоей жизни. Исправить уже не получится. И твои хорошие дела или слова, если они внутри у тебя созрели, нужно делать и говорить прямо сейчас. Потом их может уже никто не услышать.

За несколько дней до отправки этой книги в печать в Петербурге во время лекции погиб мой боевой товарищ и соратник Максим Фомин. Вместе с ним было ранено 30 человек. Теракт организовали украинские спецслужбы и спящие ячейки СБУ внутри России. Как и было заведено с 2015 года, ни один из героев «Русской весны» не погиб в бою, все они были убиты самым подлым образом. Этот текст написан в память о воине-проповеднике.

2 апреля 2023 года

МАКСИМ ФОМИН

Владлен Татарский воюет сейчас на другом участке фронта, там, где Свет сражается с Тьмой.

Так получилось, что мое место на этой войне определил мне Владлен Татарский, Максим Фомин, воин-проповедник. Буквально взял меня за руку и отвез в батальон «Восток». Я знал командира «Востока» с мая 2014-го. Мы сразу же вместе с Александром Ходаковским съездили в один из донецких храмов, приложились к образу Богоматери «Умягчение злых сердец» и духовно ощутили себя готовыми к боевым действиям. Из храма мы с Максом отправились по городским аптекам — добирать последние оставшиеся в продаже кровоостанавливающие жгуты под народным названием «мармеладки». Они были липкие на ощупь и чуть прозрачные, хотелось их лизнуть (и я сделал это украдкой!), но вместо душистой сладости жгуты остро отдавали горькой резиной. Потом начались наши совместные скитания по располагам, с мытыми или немытыми полами, холодным или теплым комнатам и спортивным залам.

Ожидая выдвижения батальона на передок, мы сгоняли с Максом в ЛНР, на позиции на берегу Северского Донца, к тем людям, с которыми он когда-то начинал воевать. Больше всего меня потряс Костя, командир с позывным «Костер», — парень, воюющий без одного глаза и одной ступни. Костер погиб первым из моих героев репортажей, в марте, кажется. Меня потрясло отношение Макса к этой смерти. Отношение воина: «Костя ушел, помолимся за его чистую душу, крепко запомним и отомстим». Не знаю, что творилось у Макса внутри, внешне он никак это не показывал. Но, мне он объяснил, что разжигать в себе скорбь, горечь утраты от смерти товарищей — верный способ уйти следом. А если все уйдут на небо, кто тогда победит на земле?

Макс воевал с 14 года, ушел на фронт прямо из тюремной камеры, в самое критическое время для республики и восстания в целом, когда никто не мог знать точно, чем все это закончится? Макс не скрывал, за что он сидел: за вооруженное ограбление офиса «Приват-банка» в Макеевке. Он юмористически осмыслил этот неприятный эпизод своей биографии, называя сам себя «грабителем дилижансов». А я как-то заметил ему в задушевном вечернем разговоре, что в России любого мужчину старше тридцати лет можно посадить в тюрьму и он будет знать — за что… Из зоны Макс вынес именно то, что нужно оттуда вынести нормальному человеку, не «блатной дискурс» и «АУЕ-понятия», а веру в Бога, родившуюся в земных мытарствах, любовь к книгам, порядку и чистоте. Все, больше ТАМ брать особо нечего. Именно зона дала Максу навык и потребность в саморазвитии в виде чтения книг, иногда очень сложных и тяжелых, но нужных. У нас в лексиконе есть такой позднесоветский презрительный эпитет «самообразованец». И Макс был этим самым «самообра-зованцем». Думаю, эпитет этот выдумали там, где выдают картонные корочки дипломов. В богословских диспутах Макс легко бы уделал любого выпускника семинарии, при этом он толковал Библию не «от пупа», а с точными обширными цитатами — я проверял. Цитатами редкими, не заезженными, их нужно было искать в Библии.

Поэтому я и называл его «воин-проповедник».

Он понимал эту войну, замечая детали или процессы, многим недоступные. Именно от Макса я взял убийственно точные характеристики командиров: «Пастор», «Некрофил», «Барыга». Первый может убедить словом любую толпу и повести ее за собой в бой. Второй любит положить бойцов в бессмысленных штурмах, а потом устроить им красивые похороны с салютом и тризной. У третьего типажа в подразделении есть все, даже птичье молоко, но воюет оно редко — все заняты товарно-денежными операциями и организацией снабжения. Или (тоже его цитата): «Наша любимая кадровая политика — замена дурака