Неудивительно, если после получения этой радиограммы, к которой было приложено подробное объяснение задач с требованием сообщений тактико-технических характеристик новых японских самолетов, Зорге напился. Что ему еще оставалось? Не выполнить приказ или, по крайней мере, не попытаться выполнить, разведчик не может, а попытка исполнения такого задания в условиях военного времени немедленно привела бы к провалу всю группу. Сегодня известно, что у советской разведки – и политической, и военной, в то время существовали источники в японской армии в Маньчжурии и в Корее, но группа Зорге не была с ними связана, а сам он для всех продолжал оставаться германским журналистом, для которого попытка проникновения в сугубо военные секреты должна была закончиться неминуемым арестом. Единственное, над чем он мог работать плодотворно и, заметим, делал это безо всяких понуканий из Москвы, оставалось выполнение второй части задания – «выявление внешней линии». Тем более к весне у Зорге появился дополнительный информатор именно по военно-политическим делам. Старый друг «Паульхен» – Пауль Веннекер, в 1937 году возвратился в Германию, в 1940-м получил специфический пост германского командующего адмирала в Восточной Азии и назначение в Японию на должность военно-морского атташе – флоты Японии и Германии только что договорились об интенсивном обмене разведывательной информацией относительно СССР и Великобритании. Веннекер сразу же сообщил Зорге, что в Берлине планируют в ближайшее время начать наступление на Францию, Бельгию и Голландию с целью захвата стратегически важного для войны с Англией побережья. Новый военно-морской атташе прибыл в Токио с особым заданием от Риббентропа: «Добиваться такой политики со стороны Японии, что Америка всегда должна быть в опасении, что японцы используют присоединение США к войне для продвижения на юг Тихого океана. Таким образом, чтобы США, не будучи уверенными относительно движения японцев в случае присоединения США к войне, будут все дольше воздерживаться от включения в войну против Германии»[489].

22 и 29 марта за подписью генерал-лейтенанта Проскурова были составлены очередные спецсообщения военной разведки главе Коминтерна Георгию Димитрову об оценке Антикоминтерновского пакта в Японии и о положении на «Островах» в целом. В обоих случаях начальником военной разведки была употреблена формулировка: «По агентурным данным, заслуживающим доверия…»[490] Как будто ободренный этим, всю весну «Рамзай» активно получал, обрабатывал и передавал информацию политического и военно-политического характера. Она касалась прежде всего лавирования Японии между Германией, Англией и США в вопросах признания китайского правительства, а после захвата нацистами Дании, Норвегии, Люксембурга и Голландии – планов Японии относительно войны с Советским Союзом. Часть информации поступала от посла Отта, его военного и военно-морского атташе, часть – от Одзаки, который в документах резидентуры проходил как «Отто». Практика присвоения агенту псевдонима, напоминающего фамилию другого источника, не может не удивлять, но самое поразительное, как справедливо указывает на это Михаил Алексеев, что в Москве этого никто попросту не заметил. Руководство Зорге в 1939–1940 годах просто не обращало внимания на то, что дешифровщики постоянно путали источники «Рамзая» в телеграммах и часто вместо «посла Отт» писали «Отто», а вместо «Отто» – «посол Отт»[491]. Это совсем не мелочь, как может показаться на первый взгляд, и не случайная, временная невнимательность (путаница продолжалась годами!). Это еще одно яркое свидетельство того, что шефы Зорге в Москве, как уже неоднократно указывалось, не старались понять, вникнуть и разобраться в том, как функционирует токийская резидентура.

В ответ на регулярные упреки в недостаточном освещении сугубо военных и военно-технических вопросов «Рамзай» вяло оправдывался, говоря, что понимает – присланные им сведения по военной промышленности скудны, но он продолжает систематически работать над их сбором, и намекал «от обратного» о своем старом желании вернуться, наконец, на родину: «Само собой разумеется, что в связи с современным военным положением, как я, так и все остальные, отодвигаем на задний план свое желание возвратиться домой. Мы готовы оставаться на своих постах до тех пор, пока в этом будет необходимость. Я тоже вернусь только тогда, когда мне будет найдена соответствующая замена… Почти невозможно столько лет работать нам с одним Фрицем…»[492]

6 июня 1940 года Зорге сообщил резюме собранных им мнений разных категорий германских источников – от «молодых фашистов», ратующих за скорую войну с Советами, до сторонников хаусхоферовской теории континентального блока (в числе которых были Отт и «правая рука» Риббентропа – Штамер) на тему возможного сотрудничества или противодействия Японии и Советского Союза в случае покорения Германией Восточной Европы. Вывод: «Официально доминирующей точкой зрения является – Япония должна и могла бы быть использована после германской победы как средство давления против СССР». Снова без всякого на то запроса (можно представить, как это раздражало Центр) «Рамзай» сформулировал свои рекомендации Кремлю в сложившейся политической ситуации:

«– Самой действенной помощью Китаю решительно ослабить Японию;

– Влиять на Германию для создания совместно с СССР политико-экономического блока с Китаем, направленного против Запада и Японии;

– Если эта политика не удастся, то начать переговоры с США относительно общей антияпонской политики в отношении Китая и Дальнего Востока»[493].

Наконец, ровно за год до нападения нацистов на Советский Союз – 22 июня 1940 года «Рамзай» передавал: «Советы посла Отта Риббентропу сводятся к тому, чтобы Японии было предложено со стороны Германии начать захват Индокитая, тем самым отвлечь внимание США от Европы и привлечь Японию на сторону Германии»[494].

Предложение созрело, возможно, где-то в ходе бесед Отта и Зорге: подать Берлину идею увлечения Японии планом захвата Индокитая, где располагались французские колонии, где находилась сфера жизненных интересов Соединенных Штатов (их вотчина – Филиппины совсем рядом, где под боком британский Сингапур), и спровоцировать тем самым конфликт Токио, Лондона и Вашингтона, отвлекая Токио от войны с СССР. Тогда ни о каком Приморье японцы уже не вспомнят.

Разумеется, это не был совет «с потолка». В этой рекомендации содержалась трезвая оценка развития политических событий. Сложные торги, которые уже вели к тому времени между собой Советский Союз и Япония, должны были привести в итоге к заключению взаимовыгодного на тот момент договора о ненападении, а значит, угроза японского вторжения отводилась – на юг. 2 июля в Москве нарком иностранных дел Союза ССР Вячеслав Молотов и посол Японии Того Сигэнори начали консультации по вопросу составления двустороннего договора о ненападении, и в этот же день Конгресс США принял «Закон об усилении национальной обороны» – фактически о санкциях на поставку продукции военного или двойного назначения в любые страны, за исключением Европы. Япония, остро нуждавшаяся в такой продукции, еще обдумывала смысл и последствия новых американских инициатив, когда 13 июля «Рамзай» передал в Центр сообщение о давлении, которое Отт, генерал Осима и бывший посол Японии в Италии Сиратори Тосио пытались совместно оказать на принца Коноэ, снова