Но его интерес к науке никогда не ослабевал. Я вспоминаю замечательную историю. Мы с ним поехали как-то кататься на велосипедах в окрестностях дачи, это было году в 1997-м или 1998-м, доехали до Раменского, зашли в книжный магазин посмотреть, что там продается. Среди довольно простенькой литературы, детективов и любовных романов вдруг обнаружился двухтомник Павсания «Описание Эллады». Отец очень оживился: его кандидатская диссертация была посвящена этому древнегреческому автору. Когда отец писал диссертацию, не было изданий недавнего времени, он пользовался дореволюционными. Конечно, мы эти два тома тогда купили, они хранятся у нас.

В Международном благотворительном фонде имени А.Меня.

Рига, 1997 год

Говорят, отец Георгий еще в советские годы с уважением относился к христианству. Да и крещен был тайно, дома. Значит, ваши бабушка и дедушка были верующими людьми?

Да, наша семья была верующей. Глубоко верующей была бабушка отца Варвара Виссарионовна Ворогушина, урожденная Ламзина. Ее отец, Виссарион Михеевич Ламзин, был жандармским генералом, служил в Жандармском управлении и с детства был человеком глубоко верующим. Об этом свидетельствуют и воспоминания его детей, и сохранившиеся дневниковые записи. Буквально в последние месяцы своей жизни он даже записался в добровольную охрану Патриарха Тихона – это было летом 1918 года, верующие Москвы по очереди дежурили на Троицком подворье, боялись за Патриарха.

А вскоре после этого – во время «красного террора» – Виссарион Михеевич был расстрелян большевиками. Дома сохранился его молитвослов с пометками, сделанными в Бутырской тюрьме за несколько дней до гибели. Он молился по этому молитвослову, молился регулярно – об этом говорит даже то, что в молитвах были вычеркнуты имена императора и всех членов царской семьи. Вероятно, он сделал это после отречения.

Варвара Виссарионовна была человеком верующим, – и отцовская религиозность во многом была связана с ее духовным опытом, ее примером. В одном из своих эссе он пишет об этом – о том, что мы приходим к вере не сами, а во многом благодаря людям, которых мы любим и уважаем.

Родители отца Георгия – мои бабушка и дедушка – тоже были людьми верующими, хотя в церковь регулярно не ходили. О многом скажет тот факт, что в 1944 году они, вступая в брак, обвенчались – в те времена в Москве совершалось не так много венчаний, тем более редкостью было, чтобы венчался офицер, который вот-вот должен был отправиться на фронт…

Ваши родители ведь тоже венчались не в самое благополучное для этого время – в 1970-е годы?

Да, незадолго до моего рождения. Они венчались через несколько лет после свадьбы – теперь это может вызывать вопросы, но мне представляется, что в те годы к венчанию относились очень серьезно; я знаю людей, которые говорили, что они не готовы к венчанию, хотя уже много лет состояли в браке… Мне кажется, что многие тогда венчались не сразу, вступая в брак, а позже, долго к этому готовились.

Какая вообще была атмосфера в семье, когда отец был жив?

Я не знаю, как сказать об этом в двух словах… Отца очень любили, очень ценили. Я могу сказать, что всегда старался все свои планы согласовать с отцовскими. Скажем, если мы летом живем на даче и я знаю, что в какой-то день приедет отец, естественно, я никуда не уезжаю, и этот день мы проводим вместе.

Вы недавно писали о поездке с сыном в Лавру. А с отцом вы сами много ездили, путешествовали?

Это удавалось, к сожалению, редко, обычно в то время, когда у отца был отпуск, который он всё равно загружал разными делами. Мы очень любили ездить вместе на велосипедах в окрестностях Раменского, Бронниц, недалеко от нашей дачи. Дальних поездок, к сожалению, было мало. За границей мы с ним были вместе единожды – в 1991 году в Ирландии. Это была поездка в составе большой группы школьников и студентов, организованная Фондом культуры. Отец тогда был за границей второй раз, а я впервые. Но и на него эта поездка произвела большое впечатление – он потом не раз ее вспоминал.

Вы с ним никогда не обсуждали каких-то богословских вещей, каких-то ваших сомнений? Бывали такие разговоры? Вообще как он старался передать веру, не перегнув палку, не оттолкнув от Церкви?

Обсуждали, конечно. Разных глубоких разговоров было, действительно, очень много, и отец всегда умел хорошо поддержать душевно: если испытываешь какие-то переживания, если плохо, тяжело, трудно, он в такие минуты мог очень хорошо посочувствовать, найти нужные слова.

А что касается веры, он воспитывал очень деликатно. Уже став взрослым, я понял, что он боялся, что нарочитое религиозное воспитание может отпугнуть ребенка от веры, от религии.

Он знал очень много случаев, когда ребенка водили на службу каждое воскресенье, и, как только он подрастал и получал возможность самостоятельно принимать решения, он бросал хождение в церковь, потому что его заставляли, для него это было вынужденным. Отец этого очень боялся. Поэтому никакого нарочитого религиозного воспитания дома никогда не было. Он брал меня на службы, но делал это изредка.

Какие-то вещи делал удивительно ненавязчиво – например, подарил мне детскую Библию, привезенную из Парижа, потом детскую Библию другого издательства, уже изданную в России, в Издательском отделе Московской патриархии. Потом подарил учебник Закона Божьего протоиерея Серафима Слободского – и я стал его самостоятельно читать, довольно много из него узнал. А потом как-то, когда мы с отцом вечером пили чай на кухне, он вдруг спросил меня, что такое «антиминс». И я ответил ровно теми словами, которые прочел в учебнике Слободского. Он неподдельно удивился и спросил, что такое «илитон». Этого я уже не знал – и он спокойно объяснил. В тот момент он понял, что его подарок пошел на пользу и что я его активно использую.

Мама – тоже человек верующий. Более того, она происходит из духовных. Ее дед – священник Митрофан Петровский – служил в Саратовской губернии, затем в Воронежской губернии, в Лисках; в 1930-е годы он погиб, был репрессирован. И прадед – отец Василий Смирнов – был священником Саратовской епархии. Он умер до революции, в 1908 году.

Иеромонах Иоанн (Гуайта) назвал отца Георгия человеком молитвы. Как вы думаете, почему?

Отец всегда говорил, что молитва – это очень личное. Всегда ссылался на евангельские слова о том, что нужно молиться втайне, уйдя в свою комнату, закрыв дверь. Поэтому в его молитве никогда не было