После ночи цвета воронова крыла в ее жизни наступило пугающе яркое утро. Для кого-то другого — ничего особенного, а для нее — полное надежд.

И снова она бросала на Высоцкого осторожные взгляды из-под полуопущенных ресниц, а он то ли делал вид, что не видит их, то ли действительно был увлечен дорогой и своими мыслями.

Только когда внедорожник въехал на территорию санатория, Аня вдруг поняла одну вещь…

— А вы… Вы со мной подниметесь или…? — спросила, следя за тем, как Высоцкий паркуется, делая это непринужденно и будто элегантно. Впрочем, он все делал так.

Закончив, повернул голову к ней, губы дрогнули в улыбке:

— Я найду, чем себя занять. Не волнуйся.

Ответил обтекаемо, не спешил переводить взгляд на что-то другое, смотрел, как девушка сомневается, неосознанно закусывает губу…

— Я постараюсь недолго. Обещаю…

А потом снова смотрит в глаза, будто извиняясь.

— Как считаешь нужным.

Но Высоцкий остается верным себе — не соглашается, не отвергает. Потому что и сейчас тоже сказал все, что хотел.

Берет в руки телефон, утыкается взглядом в него, когда Аня открывает свою дверь, выходит, достает с заднего сумку с вещами на замену тем, что заберет…

Задерживается взглядом на профиле мужчины, который уже вовсю погружен во что-то свое…

Непроизвольно улыбается, чувствуя, как сердце ускоряется…

Ну вот что за натура-то такая? Ничего особенного ведь, а у нее будто снова крылья за спиной. Просто подвез. Просто дождется. Просто… Предпочел помощь ей каким-то другим занятиям. Скорее всего всего лишь решил таким образом немного «отработать» свою «прощенную вину». Ни единого повода смотреть влюбленно… Ни единого повода, а она…

— Такими темпами бабушка тебя не дождется, а мне придется здесь ночевать.

Высоцкий произнес, не оглядываясь… И слава богу! А то непременно не сдержался бы от улыбки, увидев, как Аня дергается сама, заливается краской, дергает сумку за ручку, практически отпрыгивая от машины, будто воришка, которого застали на горячем. А она ведь всего лишь…

— Вы — ужасный человек…

Аня произнесла себе под нос, совершенно не рассчитывая на то, что Высоцкий ее услышит. Он же, кажется, слышал все. И прежде, чем задняя дверь была захлопнута, а девочку успела смыться, держа спину прямой, а подбородок поднятым, оглянулся, поймал взгляд — моментально блеснувший испугом… Усмехнулся…

— Ты даже не представляешь, насколько.

И не то, чтобы сильно шутил. А потом следил, как девочка семенит по практически полностью пустой парковке в сторону главного корпуса санатория, время от времени оглядываясь на машину.

* * *

Зинаида встретила Аню радостным удивлением. Привыкла к тому, что внучка предупреждает заранее, сегодня же…

Не то, чтобы замоталась, просто… Забыла. Слишком не о том думала. Зато улыбка сама собой расцвела на губах еще до того, как бабушка открыла дверь в ответ на стук. Искренняя. До ушей практически…

— Анюта! Ну ты даешь! И снова с сумкой! Ну ребенок! Ну зачем ты? Зачем тебе тяжести таскать по автобусам?

Зинаида всплеснула руками, тут же пытаясь отобрать на самом деле не настолько уж и тяжелую сумку. Но Аня не дала — извернулась, юркнула в номер в обход бабушки, сама опустила на пол рядом с кроватью, потом раскрыла руки, предлагая заняться чем-то более важным… И более приятным, чем причитания.

— Я не по автобусам, ба… — прижалась к бабушке всем телом, зная, что дрожит до сих пор… Вспоминая улыбающийся взгляд «ужасного человека»… Спрятала улыбку на ее плече…

— А на чем? — услышала вопрос с сомнением, готова была спорить на деньги — Зинаида немного хмурится, отчего-то боясь получить ответ, который ей не понравится. — Захар подвез? Далеко же… Ну чего вы… Дети…

— Не Захар, ба. Корней. Корней В-владимирович подвез.

И если раньше вот это «Корней» душило горло, то сейчас… Будто ласкало. Как все меняется-то… Как быстро… Как безвозвратно…

— Да ты что! А сам он…

Зинаида сняла с себя внучкины руки, заглянула в лицо, нахмурилась еще сильней, а потом обернулась, смотря уже в отрытую до сих пор дверь… Но Высоцкого так видно не было.

— Он ждет. Я с тобой побуду немного, хорошо? А потом домой… В Киев, то есть… Чтобы не ждал зря, хорошо?

— Х-хорошо…

Зинаида еще несколько секунд смотрела на пустой коридор, будто чувствуя неладное, потом перевела взгляд на Аню… Даже для нее нетипично улыбчивую… На сумку…

— Ты мне ничего рассказать не хочешь, Нют? — спросила, понимая, что скорее всего нет… И даже не удивляясь, когда внучка замотала головой из стороны в сторону… — Но у тебя все хорошо, правда?

— У меня… — Аня же начала, остановилась… Задумалась… То ли придумала, то ли действительно почувствовала щекотку на спине под лопатками, распрямила их сильнее, вздернула подбородок, будто с помощью мужского указательного пальца… — Все хорошо, ба. Лучше всех…

И ответила, не испытывая ни доли сомненья.

* * *

Предлагая Ане свозить ее к бабушке, Корней прекрасно понимал — убьет на это день. Который, несомненно, можно было бы потратить куда более толково… Но сидя в машине и стараясь сделать хоть что-то с помощью одного лишь телефона, не испытывал раздражения. Иногда прислонялся затылком к подголовнику, смотрел перед собой, задумывался…

Почему-то не о рабочих вопросах, которыми занимался, а о чем-то совершенно неожиданном.

Например, о том, что в его окружении не так-то много девятнадцатилетних девушек. Разве что дочь двоюродного брата, удовольствие встречаться с которой ограничивается крайне редкими семейными праздниками… И она всегда казалась Корнею слишком… Импульсивной, взбалмошной, суетной… В голове ветер, в мыслях раздрай… Чего хочет — не знает. Но знает, что есть папа, который ни с шеи не сбросит раньше времени, ни отказать не рискнет, если до чего-то додумается…

Еще есть стафф ССК и девушки там — совершенно разные… И тоже не такие. Куда более амбициозные. Куда менее мягкие. Чуть старше мечтательницы, наверное, но уже с зубами.

Она же… Будто с другой планеты спустилась. И нет в этом ничего хорошего, на самом-то деле. Ни к чему не готова — ни к подлости, ни к безразличию. А ведь на этом строится большой мир большого города.

А у нее брони — ноль. А серьезности с ответственностью — больше, чем стоило бы. И при этом умудряется отрываться ногами от земли, все время куда-то взлетая…

Влюбилась вот… На свою голову. И его тоже.

Простила… Поняла, почему…

Вспомнив ее утреннюю речь, Корней снова не сдержал усмешку. Но даже в голове не придумал, как бы достойно парировать, ведь по сути была права. И додумалась не намного позже, чем понял он сам. Приревновал. Действительно приревновал. Отсюда и все, что натворил. Вскрыл корку, пустил кровь… Задел за живое, не подозревая даже, насколько это «живое» глубоко в ней сидит.