В круге преобладали либералы. Председатель парламента В. А. Харламов получил общенациональную известность, когда был членом Государственной думы. Он и его последователи желали автономии для Дона, но всегда подчеркивали свою приверженность неделимой России. Они были надежными союзниками Добровольческой армии.

Политический спектр Дона, в отличие от Кубани, включал сильную монархически-реакционную фракцию. Популярность атамана Краснова оставалась сильной. Богаевский, понимая, что смещенный атаман может стать объединяющим поводом для политических противников, попросил Краснова покинуть Дон. После безуспешной попытки предложить свои услуги генералу Деникину Краснов подчинился. Однако его последователи зачастую сохраняли влиятельные посты. Г. П. Иванов, противник Деникина, оставался лидером прокрасновских депутатов в круге. Когда помощь союзнических войск не прибыла достаточно быстро и в достаточно больших объемах, чтобы это удовлетворило казаков, прогерманские (и поэтому прокрасновские) настроения получили дополнительную силу. Конечно, ожидать германской помощи в 1919 году было абсолютно нереалистично; тем не менее простодушные казаки распространяли фантастические слухи о секретных переговорах Краснова и Гинденбурга и ожидали, что Германия вернется воевать с большевиками.

Область Войска Донского в начале XX в.

Левые социалисты были существенно слабее, чем правые монархисты. Левым, однако, повезло иметь одаренного и притягательного лидера, П. М. Ага ева. Агаев вместе с атаманом Калединым безуспешно пытался включить иногородних в правительство войска. Он был из числа того исключительно малого числа казачьих политиков, которые хотели распространить преимущества гражданства и социализма на всех обитателей местности. Агаев нападал на руководство Добровольческой армии за колебания и консерватизм в отношении вопроса земельной реформы и клеймил недальновидность российских националистов. В феврале 1919 года была предпринята попытка покушения на его жизнь, что придало ему в левых кругах ауру мученичества. Его популярность распространилась за пределы Дона, и у него было много последователей, особенно среди черноморских казаков.

Однако Агаев не имел сильного влияния на законотворчество. Закон Дона о земельной реформе, вышедший 14 июля, отличался от кубанской программы больше риторикой, чем сутью. Вместо провозглашения социалистического принципа «земля принадлежит тем, кто ее обрабатывает» этот закон восстанавливал право на обладание частной собственностью. Однако он устанавливал довольно умеренный максимальный размер владений, сверх которого земля подлежала отчуждению. Как и в кубанской реформе, привилегии этого закона не распространялись на беднейших (тех, кто прибыл позднее 1861 года). Возмущенные казачьи депутаты криком заставили замолчать Агаева, когда он доказывал, что вожделенную землю должны получить все жители. Но вторжение на Дон началось до того, как реформа была приведена в жизнь.

Дискуссии о земельном законе отражали отношение казаков к иногородним. Риторика со времен Краснова несколько изменилась: Богаевский, в отличие от своего предшественника, не называл всех российских крестьян региона врагами, а вместо этого призывал их присоединиться к антибольшевистской армии. Но суть не изменилась. Затаенная ненависть казаков к крестьянам всегда была готова вырваться на свободу. Ни одни войска не вели себя во время Гражданской войны более жестоко, чем донские казаки, занимавшие деревни иногородних.

Иногородние и рабочий класс были заклятыми врагами. На Дону, в отличие от Кубани, был многочисленный пролетариат; согласно данным 1916 года, в регионе насчитывалось 200 000 рабочих. Большинство этих людей было выходцами из семей иногородних, так что отношение казаков к крестьянам распространялось и на отношение к рабочим. Круг принял резолюцию, обещавшую либеральные трудовые реформы, но вопреки лозунгам положение рабочих на Дону было хуже, чем где бы то ни было на контролируемых Добровольческой армией территориях. Крупнейшие города войска, Ростов и Таганрог, стали средоточием влияния большевиков.