Шрифт:
Закладка:
Теперь не хватало смелости даже просто взять за руку и заговорить.
Сад на вид был прежним, Нарнис тоже. Но всё вдруг стало незнакомым и пугающим.
— Странно, правда? — прозрачные глаза девы прямо посмотрели на Финдекано, и взгляд начал меняться, Нолдо почувствовал страх, словно что-то необратимо рушилось, ломалось, и эту величайшую ценность уже не удастся восстановить, вернуть, как раньше. Всё. — Мы теперь должны любить друг друга, как муж и жена.
***
Должны! Должны!
Тогда юный Финьо не мог понять, что случилось, его слишком захлестнули эмоции, однако сейчас, оглядываясь назад, герой Астальдо осознавал — Нарнис не стремилась быть с ним, она лишь делала то, что нужно.
Не ей. Отцу.
Да, она любила.
Потому что так надо!
Не ей. Отцу.
Поэтому лгала. Чаще молчанием.
«Я не ночная ваза для больного, — вспомнилась абсолютно искренняя речь оскорблённой Линдиэль, сказанная грубо, но честно, от чистого сердца, — и не простыня под роженицей. Я — королева Оссирианда, леди из Невраста и просто женщина, которая не позволит никому себя оскорблять. Я пришла сообщить об отъезде, потому что считаю это правильным! Мой поступок не заслуживает подобного отношения! Я не заслуживаю! Чем мой статус ниже твоего?! Ты ведь даже не король, герой Астальдо! Ты тот, кто принёс корону своему недостойному титула нолдорана отцу! Ты тот, кого уважают лишь благодаря воле лорда Маэдроса! Но если бы не он, тебя растоптал бы собственный народ!»
Нарнис никогда бы не сказала так. Но думала? Что если она так же думала?
От подобных мыслей хотелось напиться и броситься в безнадёжный бой против кого угодно — хоть самого Моргота.
Из накативших тяжёлых раздумий вырвал смешок племянника.
— Ты знаешь, что мой отец сотворил? — взгляд Алмарила стал отсутствующим. — Мне кажется, мы можем провести долгие вечера за обсуждением глупостей, сделанных родителями.
— Ты про племя?
— Да, и я до сих пор не могу в это поверить. Не представляю, как можно пасть настолько низко, чтобы против тебя восстали дикари?!
— Или наоборот, — Финдекано повеселел, — взлететь слишком высоко.
— Ты сейчас явно не про моего отца говоришь, — спокойнее отозвался Алмарил.
— Пожалуй. Но весть о бунте Халет разлетелась далеко, и Морьо придётся сменить тактику. Кстати, о моём отце, — странно оглядевшись, Астальдо понизил голос, — твоя помощь нужна. Необходимо отвезти кое-что в Химринг, причём так, чтобы никто об этом не узнал.
— Я, кажется, знаю, о чём ты. Точнее, о ком. Предлагаешь переодеть орками и отправить под видом пленных?
Сын Морифинвэ сначала сказал, а потом подумал. И вспомнил.
Ненависть к себе и всем вокруг захлестнула, окно-бойница показалось дверью к счастью.
— Нет, — удивился предложению Финдекано, — можно просто спрятать среди груза. Строительного, например. Откуда у нас пленные орки, если уже три месяца никого не привозили? Только письма приходят. И почему мы сами не разбираемся с пленными? Видишь, сколько вопросов?
— Да, — через силу согласился Алмарил. — Я сам с ней поговорю. Давно знакомы.
— Поэтому я тебя и попросил.
***
— Зачем тебе знать, когда он уйдёт?
Зачем тебе знать, о чём он поет?
Зачем тебе знать то, чего не знает он сам?
Сидеть на оружейном складе было безумно скучно, время тянулось мучительно долго, играя на нервах, словно на струнах арфы, и в конце концов Глоссар не выдержал и начал распевать песни.
— Зачем тебе знать, кого он любил?
Зачем тебе знать, о чём он просил?
Зачем тебе знать то, о чём он молчит?
Менестрель не жаловался на головные боли, но время от времени становился чудовищно бледен, взгляд стекленел и делался влажным, и тогда Вирессэ снова предпринимала тщетные попытки помочь новому другу, однако никакие снадобья не спасали от мук, требовалось лишь время в тишине и темноте.
— Поплачь о нём, пока он живой,
Люби его, таким, какой он есть.
Глоссар всегда пел что-то такое, от чего Вирессэ становилось не по себе, однако сопровождавший их воин по имени Арминас уверял — лучше так, чем, как раньше, не уточняя, что такого ужасного сочинял этот эльф. Сам менестрель только разводил руками.
— На детском рисунке домик с трубой,
А рядом с ним лучник машет рукой.
Мы никак не можем привыкнуть жить без войны.
Птицы отправились в дальний полёт,
Ночью разведка уходит в поход.
И ты уже видишь себя в роли вдовы.
Поплачь о нём, пока он живой,
Люби его, таким, какой он есть.
Уехать из хитлумской столицы оказалось гораздо сложнее, чем Глоссар уверял. И хотя верить полубезумному менестрелю не стоило изначально, Вирессэ слишком хотела помочь супругу, а заодно показать, что не боится ни Варнондо, ни Нолофинвэ, ни всей нолдорановой стражи, вместе взятой. Но на пути к цели встало неожиданное обстоятельство: из города никто не выезжал: ни торговцы, ни менестрели, ни воины. Те, кто прибывали, оставались на неопределённый срок, а одиночные путники никак не могли помочь троим беглецам покинуть столицу незаметно. Арминас пытался воспользоваться положением и под предлогом разведки выйти в путь, но границы города оказались слишком хорошо охраняемы.
«Может быть, это знак, что тебе нужно остаться? — Карнифинвэ смотрел на жену с надеждой, словно тяжелораненый на целительное снадобье. — Мне страшно отпускать тебя».
«Ты же из рода Феанаро Куруфинвэ! — ответила сквозь поцелуй Вирессэ. — Первый Дом Нолдор ничего не боится».
«Это не так».
— У тебя к нему есть несколько слов,
У тебя к нему даже, похоже, любовь.
Ты ждёшь момента, чтоб отдать ему всё.
Холодный мрамор, твои цветы…
Всё опускается вниз, и в горле комок.
Эти морщины так портят твоё лицо.
Когда от Арминаса пришло известие, что в Хитлум прибыло войско Дор-Ломина, Вирессэ вдруг поняла — бесстрашная жена бесстрашного
