***

— Я напишу Маэдросу, — Питьяфинвэ встал со скамьи, — не посоветовавшись с ним, никого назад в Таргелион не отправлю!

***

Азагхал развёл руками. Приехав в начале лета в осадный лагерь, гномий король рассчитывал быстро получить ответы на вопросы о походе воинов Дор-Ломина в земли Моргота, а после, оценив работу своих строителей, вернуться домой и заняться набившими оскомину митриловыми шахтами, однако приехавший из Таргелиона брат заставил пересмотреть планы.

— Да, представляете, — Эзгедхал, сидя за столом с Маэдросом, Азагхалом и их верными, всё сильнее округлял глаза, — я дождался приглашения, пришёл в зал, только о делах заговорил, и тут — бац!

— Кто точно знает, что теперь с бунтарями? — не стал выслушивать заново рассказ химрингский лорд.

— Никто, — Майдрос бросил взгляд на Хеправиона, — я пытался выяснить, но меня не пропустили через границу, а письма не пришли.

— В итоге, — старший Феанарион прищурился, неотрывно смотря в северное окно, — всё, что мы знаем, это только слухи.

***

— Говорят, — эльф открыл сарай, залез в дальний угол, достал длинную, идеально отполированную пилу, — всех в тюрьму бросили без суда. Правильно твои ребята сделали, что не пошли в город.

— А чо случилось-то? — Ульг с более молодым собратом разрубили длинное бревно пополам, загрузили в телегу.

— Говорят, — хозяин дома сделал акцент на этом слове, — когда Халет устроила погром на площади, и её бросили в темницу, многие её соплеменники начали громить эльфийские дома, крича, что нолодранцы заставляют честных людей избивать и грабить торговцев, выбивать дань из народа, сжигать обозы и всё в этом роде.

Бывшие рабы Моргота переглянулись, глаза заблестели.

— Какой ужас, — еле сдерживая довольную улыбку, охнул Ульг. — Всем сердцем сочувствую!

— И я, — поддакнул его собрат.

Мужчины снова посмотрели друг на друга, и поняли без слов всё, что хотели сказать: да, Бор напрасно боялся идти в город.

Примечание к части Песня гр. «АфродеZия» «Волчий вальс»

Поплачь о нём, пока он живой

Серые низкие облака заволокли небо, словно уже наступила осень, и лишь далеко на западе виднелась тонкая полоска ясной синевы. Пелена над Пепельными Горами напоминала шерстяное одеяло, которое медленно натягивалось с северо-востока и лишало землю солнечного света.

— Не думал, что задержусь здесь, — серьёзно сказал Алмарил, поднявшись на сторожевую башню, где находился Астальдо. — Но теперь придётся ждать окончания похода Хадора.

— Знаешь, племянник, — вдруг неожиданно тепло и печально произнёс Финдекано, отворачиваясь от равнины Ард-Гален, — у нас с тобой много общего. И ты, и я — мы оба не можем найти себе место в жизни вне войны.

Сын таргелионского нолдорана был совершенно не в настроении выслушивать рассуждения о смысле существования в Арде Детей Эру — он рассчитывал узнать о ходе войны и пойти напиться, чтобы потом вломиться в библиотеку Пойтара и поговорить с книжниками-атани о том, какие они примитивные недоумки. Однако беседу по душам Алмарил решил не прерывать, вспоминая, как важно порой, чтобы кто-то выслушал.

— Это искажение, племянник, — Финдекано снял с пояса флягу, отпил, угостил родича.

Приятное тепло немного согрело, однако на душе стало только паршивее — силы души, удерживающие от падения в бездну, от хмеля стали подводить, глаза защипало.

— Мы должны уничтожить Моргота, сделавшего из нас чудовищ, — старший сын верховного нолдорана с ненавистью взглянул на север, потом внимательно посмотрел в глаза Алмарила.

— Я просто хочу убить этого проклятого дракона и сдохнуть! — с трудом выдавил из себя таргелионский принц, часто моргая. — Когда я тот череп увидел…

— Да, — Финдекано покачал головой. — Я тоже подумал о том, что кто-то сделал за меня то, что должен был сделать я. Но мы ведь оба понимаем — Хадор убил другого ящера. Этот гораздо мельче, поэтому легко уязвим. Но даже если червь окажется сражён не нами, мы не должны завидовать чужому подвигу. Главное — уничтожить зло. Кому достанется слава — не столь важно. А для Арды и вовсе не имеет значения.

Повисло молчание.

— Знаешь, племянник, — Астальдо печально опустил взгляд, — во мне словно борятся несколько Эльдар: один шепчет, что золотой червь неубиваем, утешает меня тем, что я корю себя напрасно — ведь победить морготову тварь было невозможно, а значит, я и так совершил невероятное, прогнав её; второй уверяет меня в будущей победе, говорит, что теперь я готов к встрече с любым монстром, на этот раз ему не уйти; а третий называет меня ничтожеством и твердит, что я ни на что не способен ни на войне, ни вне её. И, позволяя этому третьему Эльда говорить, я вспоминаю о том, что собственный отец не ставит героя Астальдо ни во что, готов продавать его подвиги, втаптывать в грязь мнение и гордость. И многое-многое другое. Я вспоминаю, что всегда и для всех значил меньше, чем кто угодно другой, и понимаю, что даже сам себя всегда ценил меньше, чем тех, кто никогда бы не понял моей жертвенности.

— Да плевать, — смотря вниз, Алмарил всё отчаяннее боролся с желанием спрыгнуть. — Не понимают — и не надо.

— Ты прав, — рассмеялся Финдекано, однако в голосе ощущалась горечь. — Просто я ненавижу несправедливость. Всем сердцем! Страшно то, что я видел её так много, что уже готов принять и промолчать, когда кто-то отвечает несправедливостью на несправедливость. Но, племянник, когда несправедливостью отвечают на добро…

— Если об этом думать, проще не жить совсем.

— Нет, Алмарил, — глаза Астальдо засияли, он легко хлопнул родича по плечу, — у нас есть червяк, которого надо убить. А после — решим по обстоятельствам.

— У тебя жена есть, — на лицо таргелионского принца пала тень.

— Есть, — как-то вымученно улыбнулся Финдекано. — И дети. И внуки даже, если сны правдивы.

— Ты счастливчик, — тяжело вздохнул Алмарил, — насколько это вообще возможно в Арде Искажённой.

Старший сын верховного нолдорана кивнул, мысленно уносясь в прошлое, только оценивая его уже по-другому.

***

Сад около дворца не изменился: те же переливающиеся в свете Древ Валар дорожки, та же,