хотела спать, чтобы понимать сказанное, поэтому практически не запомнила, о чём шла речь во время поездки, а ближе к рассвету и вовсе задремала, однако увиденное в башне сняло сон, как рукой.

В большой камере с расстеленной на полу соломой, за мощной решёткой, в холоде и сырости сидели два эльфа, три гнома и восемь халадинов: четверо вчерашних караульных, четверо сегодняшних.

— Так, я не поняла, с какой… — начала кричать леди-вождь, и сопровождавший нолодранец терпеливо заговорил, не дав ей высказаться:

— Повторю снова, госпожа, те пятеро — воры и обманщики, и был приказ их задержать на Тракте, а после — заставить платить. Однако твои подданные взяли откуп и отпустили преступников.

— Это неправда! — в один голос заявили гномы и люди.

— Нам ничего не давали! — сжала кулаки молодая женщина, смотря на Халет. — Мы сами поняли, что эти бедняги не виноваты!

— А другие четверо, — эльф-стражник встал так, чтобы загородить леди-вождю обзор, — твоих подданных отказались наказывать собратьев за их преступление.

В тот момент мешок яблок показался сущим пустяком. Пришло ясное осознание — есть два пути: стать врагом для подданных, либо оказаться за решёткой вместе с ними. Что делать, идей не было совершенно.

— Пусть госпожа выслушает теперь нас, — заговорил вдруг один из заключённых эльфов — светловолосый, сероглазый, очень худой, в каких-то тряпках, не подходящих по размеру. Взяв в руку флягу, бродяга улыбнулся: — Я, Уальяр, поднимаю тост за правду. И пусть у меня ничего нет, кроме родниковой воды, есть те, кто готов отнять даже это.

Его голос зазвучал волшебно, полился песней. Стражник нахмурился, однако не прерывал.

— Наливай, нет причин для грусти:

Нам ещё не назначен срок,

И ещё не умолкли гусли,

И не властен над нами Рок.

И ещё какие-то люди,

Вспоминают, поют и ждут.

Я один, словно хрен на блюде,

Время мчится, а я всё тут.

Сколько раз за спиной шептали,

Называли нехорошо,

Сколько раз в лицо посылали,

Сколько раз я туда не шёл!

И ни с кем не в любви, не в ссоре,

И уже не держа весла,

Я почти потерялся в море

Круговерти добра и зла.

Я носился, как лошадь в мыле,

В суете, словно в пустоте,

Я любил и меня любили,

К сожаленью, совсем не те.

Но и те, и другие сами

Одинаково хороши —

Без зазрения били ногами

По дверям тайников души.

Наливай, что ещё осталось,

Запах листьев, осенний свет

И, как дохлый хорек, усталость,

И надежда, которой нет.

Этот мир не так уж чудесен,

Не щадит никого из нас,

И прошу вас, не надо песен,

Лишь послушайте мой рассказ.

— Колдовство тебе не поможет, — предостерёг нолдоранец.

Заключённый отмахнулся:

— Мне уже ничто не поможет. Зато у остальных надежда есть. У меня с братом была мастерская. Мы делали разные вещи из дерева — в основном инструменты для работы в саду или дома. Мы с той стороны реки. Госпожа, понимаешь, твой король и мой вождь не слишком ладят, однако народам вражда не нужна, и я договорился, что буду торговать с Таргелионом через Ногрод, чтобы не гневать моих владык. Я договорился о выкупе и перевозках с этими господами, — он указал на гномов, те, кивнули, — и всё шло неплохо. Но потом вдруг владыки помирились. Условно. И оказалось — за всё время, что торговал в обход Торгового Союза, я задолжал огромную сумму. Я не хотел никого подставлять, переписал договоры на себя, но это оказалось незаконно, и теперь я должен быть сурово наказан. Но это ещё не всё! Я продал всё, что имел в Таргелионе, чтобы хоть как-то расплатиться, но после продажи выяснилось — всё это давно было у меня отнято, потому что приобрёл я это всё незаконно. И продавать не имел права. Я…

Халет почувствовала головную боль. Эльф пытался говорить простыми словами, но она даже их не понимала, лишь возникало всё более стойкое ощущение, что этого Уальяра буквально топят в болоте, намеренно оборачивая против него любое его действие.

И чо?

Да ничо!

По большому счёту леди-вождь была согласна — это не её дело, эльф может быть и преступником, и кем угодно, не ей решать его судьбу. Но её людей хотят использовать в качестве палачей, которые должны наказывать любого, кого ещё даже не судили! А за отказ подчиняться халадины идут под суд сами! Это возмутительно!

С какой стати этот Уальяр, задолжавший, видимо, казначеям или Красномордому, должен что-то платить здесь, в этой сторожевой башне? И в конце концов, не видно что ли — у него ничего нет! Где у этих стражей совесть?! Ах, да, какая совесть…

И что теперь? Что? Новые штрафы халадинам за неповиновение? Опять люди остаются всем должны?

Нет. Не всем. Ему. Красномордому нолодранцу. А мирианы давать придётся всем подряд!

— Я заплачу за своих выкуп, — сказала леди-вождь. — С остальными разбирайтесь сами.

***

Смотря на фонтаны и гуляющий народ, Халет вспоминала и вспоминала. Перед глазами вставали лица халадинов, которым пришлось врываться в дома тех, кто обманул казначеев, леди-вождь, как сейчас, видела своих подруг и родственниц, которые поджигали повозки, и тех, что не соглашались это делать, а потом оказывались без работы с внезапно выросшими долгами. Невозможно такое забыть.

— Мы должны защищать интересы Таргелиона, — прошипела Халет. — Но если они такие же грязные, как орочьи задницы, я этого делать не собираюсь!

Примечание к части Песни:

"Наливай да пей" А. Жабин

"Наливай" А. Макаревич

Сказка о живых розах

Было тяжело заставить себя уехать из нового дворца в лесу и вернуться даже всего на несколько дней туда, где жил с семьёй. Через силу не замечая многочисленные изображения дочери, в каменных или металлических лицах которой почему-то стали заметны черты принцессы Айриэль, Морифинвэ Карнистир старался думать только о предстоящем разговоре