Генерал шел по непросохшей, грязной улице. Совсем как в те годы, когда все еще никак не мог привыкнуть к военной форме, но зато был преисполнен веры, которой хватило бы и на других.

Рядом с ним раздавались тяжелые шаги Огняна, которые ничем не отличались от шагов Павла, Ярослава, Драгана.

Велико остановился под уличным фонарем. В его кармане лежало только что полученное из Софии заключение медицинской экспертизы о состоянии здоровья Огняна. Теперь перед ним стоял сам Огнян, с обветренным лицом, по которому стекали капли дождя.

— Думаю, что в тебе все еще сохранилось что-то солдатское? — спросил он.

— Надеюсь, товарищ генерал, — Сариев смотрел ему прямо в глаза.

— Ты завтра же отправишься на лечение в Софию. Если сочтешь необходимым, пиши мне. Я буду рад любой весточке от тебя. А сейчас иди спать. Тебя ждет дорога, — генерал пошел дальше.

Дождь усилился. По тротуарам бежали ручейки мутной воды, но Велико их не замечал. Он шел прямо по лужам. Ноги у него промокли и казались непослушными. В эту ночь им овладело такое чувство, будто он борется за то, чтобы спасти что-то очень дорогое, но ему словно не хватает сил. Возможно, в основе всего этого лежала его тревога о Сильве.

Промокший, усталый Велико дрожал от холода. Свой непромокаемый плащ он застегнул до самого подбородка. Генерал и сам не понял, как оказался на городском кладбище. Осматривая каменные памятники, по которым струились ручейки дождевой воды, он подошел к могиле Жасмины. Земля здесь давно уже слежалась, а рядом с мраморной плитой все еще боролись с осенью за жизнь красные розы. Генерал наклонился и вырвал несколько травинок, которые переплелись с розовым кустом. К его пальцам прилипла грязь. Он перевел взгляд и только сейчас заметил, что кто-то выколол гвоздем глаза на портрете Жасмины. Осталась лишь ее улыбка. Он потрогал дрожащими пальцами зияющие ямки, и яростная боль пронзила его: на белом мраморе кривыми буквами было написано: «предательница».

Еще десять дней назад надгробная плита была чистой.

На его глаза словно опустилась черная пелена. Увлеченный работой, он в последнее время забыл, что у него есть враги, которые все еще не расстались со своими надеждами. Велико болезненно остро ощутил силу самопожертвования Жасмины во имя жизни.

«Они не находят в себе смелости ударить по живым, поэтому и мстят мертвым... Наша вина заключается в том, что мы принимаем их за людей. Но эти ошибки исправимы, хотя за них иногда приходится расплачиваться кровью», — думал он, идя по главной улице, а перед его глазами все еще стояли Жасмина и Огнян. Какая-то невидимая нить связывала их, заставляла его спешить.

Он вошел в городскую гостиницу и постучал в первую дверь. Оттуда донесся низкий мужской голос.

Военный прокурор уже принял утренний душ и в этот момент завязывал галстук. В комнате пахло «шипром», а его овальное лицо с двойным подбородком было до синевы выбрито безопасной бритвой.

— Товарищ генерал, я не ожидал такого посещения. Я только собирался перекусить и потом отправиться к вам, — засуетился полковник, предлагая единственный стул.

— Этой ночью я побывал в полку и, прежде чем пойти домой, решил зайти к вам, — глядя на него прищуфенными глазами, сказая Граменов, пытаясь отыскать хоть что-нибудь привлекательное в этом невыразительном лице.

— Я уже заканчиваю дело, — принял официальный вид прокурор. — Сегодня выслушаю еще нескольких солдат. Но их показания уже не могут повлиять на мое заключение.

— Довольны ли вы проделанной работой? — Вопрос генерала прозвучал довольно резко.

— Я очень устал! — искренне признался полковник. — Я наткнулся на весьма странных людей. Им грозит смертельная опасность, а они проявляют «мужество», неумело разыгрывают спектакль о дружбе, о чести. Я имею в виду пострадавших во время катастрофы, — пояснил он, встретив взгляд генерала. — Они сбежали из госпиталя, чтобы доказать, что здоровы. Одна женщина-врач им в этом содействовала... Некая Граменова... Демонстративно, вопреки заключению медицинской комиссии.

— Что вы говорите? — вздрогнул Велико. — Сбежали?!

— Решили доказать, что их напрасно поместили в госпиталь. Какой-те абсурд! И эта врач...

Граменов вспомнил лицо Сильвы во время их последней встречи. Никогда он не видел дочь такой решительной. Он думал, что она уже уехала, а оказалось, что Сильва осталась и борется.

— Это нечто новое, — словно самому себе сказал Граменов и еще пристальное посмотрел в лицо полковника. Ему показалось, что тот явно растерян и нелогичен в своих суждениях.

— Если вы спросите меня, — продолжал полковник, — то я скажу, что этих солдат нужно немедленно отдать под суд за ложные показания и добиться увольнения врача. Где гуманность, где правовые нормы? — горячился полковник, забыв, что перед ним стоит тот, от которого в какой-то степени зависит весь ход дела.

Однако генерал прервал его.

— Где материалы следствия? — спросил он.

— Само собой разумеется, в секретном отделе.

— Тогда вот что: сделайте полную опись материалов следствия. Перепишите их в двух экземплярах и передайте мне всю переписку до нового распоряжения, — приказал Граменов, сделав вид, что не заметил растерянности полковника.

— Как?! — удивился полковник. — Мой круглосуточный труд...

— За это вы получаете деньги, товарищ полковник. Уставы вы знаете. И мое право отдавать человека под суд или прекращать судебное следствие тоже вам известно.

— Но я... — не сдавался прокурор.

— Будьте так добры не продолжать спор, — едва сдерживая свое волнение, говорил Граменов. — Ответственность за временное прекращение следствия я беру на себя. Буду ждать вас в штабе ровно в одиннадцать часов. — Он надел перчатки и даже не закрыл за собой дверь.

Наконец Граменов смог освободиться от тревоги, которая мучила его все последние дни. У него постепенно прояснялось в голове, и он стал отчетливее видеть путь, по которому следует идти. Его не интересовало, кто упадет на этом пути, кто останется, чтобы продолжать движение вперед. Важно было, что он снова будет действовать, а не только регистрировать события.

Машина мчалась на предельной скорости. Слегка наклонившись в сторону, Драган