Шрифт:
Закладка:
— Отправляйся в свою комнату и успокойся, — его голос мягкий, но приказ неоспоримый. Сторогий взгляд отца буквально меня встряхнул, поставив на место, заставив опустить глаза в пол и вспомнить, где я нахожусь. — А с тобой мы поговорим сейчас, — отец указывает брату на гостиную комнату, и я с удовольствием замечаю, как Андрей напряженно поджал губы.
Отец точно не простит ему ни одну мою слезинку!
Я иду в свою комнату, со всех сил стараясь взять себя в руки и найти внутреннее равновесие. Мне нужна холодная голова для дальнейших действий… К огромному недовольству своего брата — я никогда не забуду Вадима.
Мама заходит несколько часами позже, напоив меня успокоительным, за чем пристально наблюдает отец своим нечитаемым взглядом.
— Андрей уже уехал, приедет навестить тебя через неделю, — говорит отец, словно этот факт должен меня обрадовать. — Если тебе что-нибудь нужно — обращайся, — у него ровно столько эмоций, как у каменной глыбы.
Перекидываясь с ним взглядом, и обнаруживаю, что в отличии от него, я — открытая книга. Он понимает, что как только мне выпадет возможность, я вырвусь в Москву. Наши взгляды встречаются в немой борьбе, и к сожалению, я заведомо проигрываю. Родители оставляют меня одну, советуя отдохнуть и ничего не бояться.
Я же Ярослава Соколовская, а значит мне жизненно необходимо продолжать бороться.
Поднимаюсь с кровати после полуночи, как только действие успокоительного и мягкого снотворного проходит, выдергивая меня из сна. В квартире сплошная тишина и мрак, в котором я собираю дорожную сумку. Я никогда себя не прощу, если оставлю Вадима в лапах своего брата. Пришло время мне бороться за нас и отстаивать свой выбор.
Быстро переодеваюсь в удобную спортивную одежду, обуваясь тоже в комнате, на ходу надеваю пуховик. Я закидываю на плечо дорожную сумку с вещами и на цыпочках подкрадываюсь к своей двери.
Своих личных денег у меня всего несколько купюр. Я реалистка, и отлично понимаю, что за семьсот рублей я далеко не уеду.
Я крадусь на носочках, стараясь не шелестеть курточкой, крепко прижимая к груди сумку. Выхожу в коридор, направившись в гостиную комнату. Сердце так и норовит выпрыгнуть из груди, когда я смотрю на едва приоткрытую дверь спальни родителей, сглатывая свой собственный леденящий страх. Если отец узнает… Нужно поторопиться!
Я ставлю сумку у двери, подкрадываюсь к серванту, ориентируясь во тьме на знание комнаты из детства и едва уловимое освящение с улицы. Открываю стеклянные дверцы серванта, ощупывая белоснежный рижский фарфор маминого сервиза, который она всегда оберегала с особой щепетильностью. Будто я не знаю, почему.
Подхватываю маленький чайничек, тихонечко его осматривая внутри, засовывая туда пальцы. Увы, мимо…. Исследую другие сосуды — сахарницу и перечницу, но там тоже ничего не нахожу. А вот в самом дальнем кофейнике я нащупываю купюры, причем довольно хорошую пачку. Есть!
Я всё верну — обещаю самой себе. Это только на время.
Ликую, доставая наличные деньги из кофейника… А в следующий момент все начинает рушится, как карточный домик, когда в комнате включается торшер. От неожиданности я вздрагиваю и закрываю рот рукой, сдержив писк. Кофейник падает к моим ногам, звучно разбиваясь об пол.
Поворачиваюсь не спеша, догадываясь, кто может меня поджидать столь поздней ночью, уверенный в том, что я точно приду.
Отец сидит в широком кресле с закинутой ногой на колено, изучающе разглядывая меня с завидным спокойствием. В одной из рук он держит сигарету, и на какое-то мгновение я понимаю, что под адреналином, который частично помутнел мой рассудок, я даже не заметила запаха.
Побег был обречен на провал ещё с самого начала, и я это видела по самодовольному взгляду отца. Он знал. Знал всё, о чем я думала и что задумала… Да у меня что, на лице все красной строкой написано?!
— Когда тебе было пятнадцать, ты хотела сбежать в Москву вопреки моему запрету. Ты действовала точно так же, как и сейчас, — напоминает отец, а я смотрю на свою сумку у порога гостиной, измеряя расстояние. Ну не побежит же он за мной, в самом деле! — Я позволил тебе это сделать только потому что Андрей убедил меня в своей ответственности. Он не справился, как видишь. Я сожалению, что ты оказалась в такой ситуации…
Отец заставляет посмотреть на него и почувствовать себя загнанным в угол зайцем.
— Но я не разрешаю тебе возвращаться в Москву. Моё решение не изменится, — говорит он, немного опуская подбородок, из-за чего его взгляд стал суровым, а играющая тень от торшера добавила его лицу особой опасности. Отец струсил пепел сигареты в пепельницу, которая аккуратно стоит на деревянном быльце кресла, и снова перевел на меня свой тяжелый взгляд. — Будь хорошей девочкой, Ярослава, и перестань делать глупости. Я хочу тебе помочь, а не навредить.
Я его не слушаю, вместо этого прытко подбираю деньги с пола и бегу прочь, захватывая на ходу дорожную сумку. Сердце колотится в груди, и я будто вовсе не дышу, когда добегаю до дверей в прихожей, наскоро открывая замок.
Толкаю плечом дверь и… И толкаю ещё раз. Трясу ручку, проворачивая все замки и не понимаю, почему дверь закрыта. Только присмотревшись в полутьме, я вижу новую замочную скважину, которой раньше никогда не было. Дверь заперта изнутри на ключ.
И только теперь я понимаю собственный провал в полной мере, озлобленно ударив дверь кулаком несколько раз подряд, так и не выбравшись из квартиры. Я чувствую жгучее бешенство и неконтролируемую агрессию.
Сколько можно за меня решать? Сколько можно меня контролировать? Сколько ещё окружающие будут думать, что могут так поступать со мной?!
Возвращаясь в гостиную комнату, чувствую себя обманутой. Отец с безразличием продолжает дымить сигарету. Я встала прямо перед ним, всем своим вызывающим видом демонстрируя, что я готова к очередному спору.
— Ты не имеешь права держать меня взаперти! — утверждаю я, взмахнув руками.
— Ты — моя дочь, Ярослава. Я имею право воспитывать тебя. Выбор только за тобой каким методом я это сделаю, — отвечает отец. — Отправляйся в комнату и подумай над своим поведением, — он едва заметно дергает подбородком по направлению выхода, красноречиво взглянув, предостерегая.
— Ярослава, не искушай меня, — предупреждает отец с нагнетающей хрипотцой в голосе, когда я упрямо стою на месте.
— Выпусти меня! — настаиваю я.
— Нет, — жёстко приложил он, туша окурок о донышко пепельницы, грузно поднимаясь. Я борюсь с желанием действительно сбежать, когда он подходит ко мне,
