Шрифт:
Закладка:
Я смяла пергамент с кровавой руной. Она не должна была повергать меня в такой ужас – скорее наоборот. Почему я вселилась в Наджат, а не в саму себя? Хотя, возможно, лучше помнить страшную правду, чем травить разум прекрасной ложью.
Я села в кровати и отбросила простыни. Мне еще многое предстояло сделать – убить Сиру, убить Хизра Хаза, убить этого химьяра и всех прочих, кто встанет у меня на пути. Стиснув зубы, я наполнилась яростью и печалью того дня, когда Селук Рассветный разрушил мой дом.
Статуя симурга… ее больше не было. Даже стоя на платформе, где была статуя, под тонким месяцем, затянутым облаками, я едва могла поверить в то, что говорила Сади.
– Он обратился из камня в плоть и унес их, как в сказках.
Гулям закивал и повторил то же самое. Если это правда, то соединяющая звезды сильнее, чем я представляла.
Тем не менее, в отличие от гуляма, который никак не мог остановить рассказ о том, как симург взлетел в воздух, выражение лица Сади оставалось спокойным, даже скучающим. Может быть, однажды, когда мне будет больше некого убивать, мы с ней сядем за чашечкой кофе и поучимся друг у друга.
– Ты сказала, что выстрелила в химьяра. Выстрел был смертельный?
Она замялась:
– Ну. Я думаю, его смерть будет медленной.
Я покачала головой:
– Недостаточно медленной смерти. Недостаточно заключения. Только останавливая сердца, мы выиграем эту войну!
Я опять сжала руками виски, голова слегка закружилась. Сади подхватила меня за плечи, не дав упасть. Почему я так слаба? Что со мной происходит?
Мы отправились в комнату, откуда сбежала Сира. Над дверным проемом была начертана свежая руна кровью завоевателя. Та же самая, что когда-то я нарисовала в купальне гарема. После активации этой руны в течение получаса все, кто проходил под ней, засыпали. Но ведь Сира не пишет кровью.
– Ты сказала, что химьяр бросал в тебя лед с помощью своего меча? – спросила я Сади.
Та кивнула. Эту руну я знала. Ее можно написать как кровью завоевателя, так и двумя другими, более редкими типами.
– Значит… это он.
Два гуляма, которых он заморозил, оттаяли, но сердца их больше не бились.
Меня обожгла догадка – видимо, химьяр начертал кровавую руну, блокирующую перемещение моей души. Если так, то этот дворец – тюрьма. Отсюда мне войну не выиграть.
В тронном зале Кярс сидел на золотой оттоманке, совещался с Като и прочими генералами.
– Мой шах, – обратилась я к Кярсу. – Во дворце небезопасно. Химьярский колдун оставил повсюду кровавые руны. Разве ты не видишь? Это он околдовал Сиру, обратил ее ко злу. Теперь все становится на свои места.
– Любовь моя, этот дворец – единственное по-настоящему защищенное место в городе, – ответил Кярс. – Если небезопасно здесь, значит, и везде. А ты… тебе нужно отдохнуть.
– Если хочешь возлюбленную, которая только и делает, что отдыхает, почему бы не выкопать труп? Говорю тебе, во дворце небезопасно, и я больше ни на минуту здесь не останусь!
Сади сжала мне плечи, словно хотела удержать прямо. Я и не заметила, что согнулась. Почему мое юное тело шатается, как старушечье?
– Ты расстроена, любовь моя, – сказал Кярс. – Да, досадно, что им удалось бежать. Но… быть может, и лучше, если они уйдут – все, включая Пашанга. – Он перевел взгляд на Като: – У нас был шанс, когда они отвлеклись и сосредоточились на добыче, но теперь они опять собрались. Бой сейчас опустошит этот город, я его защитник, а не разрушитель.
– Ты такой трусливый? – Я сжала кулак. – Ты не можешь оставить в живых эту пару колдунов и кагана, поддержавшего узурпатора. Пускай этот город хоть утонет в крови, но они должны умереть!
– В тот момент, когда йотриды преодолели эти стены, они захватили нас. Я не просто шах, я живое сердце этого города. Я не позволю разрушать его, как и сам не стану. – Кярс поднялся. – Я уже отправил им сообщение вместе с останками моего дяди. Это их возможность поступить правильно – уйти подальше отсюда. У Пашанга нет Селука, значит, нет и повода для борьбы со мной. Если он в здравом уме, то поймет это и уйдет.
Я поняла. Кярс заботился о своих людях или, во всяком случае, о налогах, которые они платили. Он хотел спасти их, убедить йотридов уйти, это был единственный способ не дать залить кровью улицы. Но, как и я когда-то, он недооценивал Сиру. Она вовлечена в какое-то безумие и должна умереть.
Страшный узел сжался в моем животе. Если мои доводы не тронули Кярса, может быть, подействуют более жесткие.
– Неужели ты такой безответный? Такой малодушный? Совсем как… как твой отец! Он позволил врагам засидеться в городе, и они убили его! Ты так сильно хочешь присоединиться к нему в гробнице? – Я усмехнулась: – Где ты будешь спать, справа или слева от святого Джамшида? Кажется, ты предпочитаешь делить ложе с ним, не со мной!
Кярс спустился с помоста и остановился передо мной:
– Ты встревожена. Маковые зерна пошли бы тебе на пользу. – Он махнул рукой гулямам из стражи: – Проводите ее в ее покои.
Почему я не могу никого убедить? Я была бы не против пойти в свою комнату – если бы могла переселить душу, но из-за химьяра это невозможно.
– Погоди, – сказала я. – Проводите меня к сыну. Мне так нужно его повидать. Тогда я почувствую себя лучше.
Кярс опять сел на трон, вздохнул и кивнул:
– Да, конечно, любовь моя. Вы оба можете отдохнуть с моих покоях. – Он улыбнулся Сади: – Позаботься о ней, сестрица.
Я не удивилась, увидев в комнате Веру, качающую колыбель Селука. Ее улыбка при виде меня была так фальшива. За ней явно скрывался страх, выражавшийся в дрожи клубничных щек.
– Султанша. – Ее глаза наполнились слезами. – Благодарение небесам, вы в безопасности.
Она думает, я, как все остальные, позабуду, как она тешила эго Мансура? Как давала ложные показания против меня? Я знала, что она это сделала, чтобы выжить. Знала, что она по-матерински заботилась о моем сыне. Несмотря на это, все помимо подлинной верности слуг представляло опасность – для меня, для моего сына, а значит, и для человечества.
– Я