Шрифт:

Закладка:

Сделать

Перейти на страницу:

дней поддерживает теснейшее общение с Осиповой и что ее мнение всегда для него очень авторитетно – редко с кем так считается, как с ней – то и ее мнение о стихах Лермонтова не могло очень сильно на него не повлиять.)

Свидетельств об отношении Языкова к Лермонтову осталось мало, но все, что осталось, дышит такой благожелательностью, что просто диву даешься. Языков никогда не позволяет себе высказаться в отношении Лермонтова хоть как-то резко или обидно, ни одной злой реплики – и это при том, что он «прикладывал» всех, даже Пушкина; и при том, что после смерти Пушкина многие из окружения Языкова стараются ему внушить, что, вот, наконец-то, после смерти Пушкина он наконец-то будет оценен публикой, у которой с глаз спадет пелена, по праву обретет место первого русского поэта – и вдруг люди, мнение которых он ценит больше всего, включая Жуковского и Хомякова, говорят ему такое по сути: извини, подвинься, ты опять не первый, тут некий гениальный юнец нарисовался… Единственно, он отозвался о «Герое нашего времени», что тот слишком «слащав», проза Бестужева-Марлинского лучше, и лучше бы Лермонтов не тратил время на прозу, а занимался тем, что ему от бога дано – поэзией. Но и здесь не резкость, не язвительность, а прежде всего доброе пожелание: пусть, мол, Лермонтов не валяет дурака и как можно больше обогащает русскую поэзию.

Что-то очень родное Языков в Лермонтове чувствует.

А ему все хуже и хуже… При этом, как многие тяжело больные, проявляет невероятное упрямство: никуда не сдвинусь из имения, дома и стены помогают. В мае 1838 года его удается с трудом перевезти в Москву. Многие консультации со многими врачами, общее заключение: сухотка спинного мозга, следствие третичного уже нейросифилиса, помочь может только Европа, ее целебные минеральные курорты и несколько, вполне определенных, ее врачей.

Вернейший и преданнейший – благороднейший всегда и во всем – Петр Киреевский бросает все свои дела и чуть не силком везет Языкова сначала в Мариенбад, потом в Ганау, к знаменитому врачу Иоганну Генриху Коппу, специалисту по всем разладам в нервной системе, у которого кто только из русских знаменитостей не лечился, и Жуковский у него побывал, и Вяземские возили к нему свою дочь…

Больше года Петр Киреевский неотлучно остается с Языковым, ничем, кроме заботы о друге, не занимаясь. Потом его сменяет другой Петр – брат поэта.

И вот – в Ганау к Языкову специально приезжает Гоголь, чтобы наконец лично познакомиться с поэтом, которого он так обожает и который дорог ему еще и общей памятью о Пушкине – и тем, что Пушкин его безмерно ценил.

Глава шестая

Два Николая

…Когда Пушкин читал братьям Языковым отрывки из начатой комедии Гоголя, то, конечно, не сомневался, что братья полюбят нарождающийся огромный талант так же горячо и искренне, как он сам; а вот вряд ли даже Пушкин, при всей его огромной прозорливости, мог предположить, что после его смерти Гоголь и Языков станут не только ближайшими друг другу людьми, но что младший по возрасту Гоголь очень часто будет играть в этом союзе роль старшего – почти «старца», наставника, а славный на всю Россию, для многих безусловный авторитет, да и смертельной болезнью умудренный, Языков будет охотно выступать в роли внемлющего отрока; правда – воспользуемся образом из стихотворения Языкова «Землетрясение» – того отрока, который был восхищен на небо, чтобы принести оттуда Трехсвятое и спасти свою страну:

…Тогда невидимая сила

С небес на землю снизошла

И быстро отрока схватила

И выше облак унесла.

И внял он горнему глаголу

Небесных ликов: свят, свят, свят!

И песню ту принес он долу,

Священным трепетом объят.

И церковь те слова святые

В свою молитву приняла,

И той молитвой Византия

Себя от гибели спасла.

Так ты, поэт, в годину страха

И колебания земли

Носись душой превыше праха

И ликам ангельским внемли,

И приноси дрожащим людям

Молитвы с горней вышины,

Да в сердце примем их и будем

Мы нашей верой спасены.

Неспособный ходить, Языков благодаря Гоголю учился летать. Но и Гоголь многому у него поучился…

Николай Языков – брату Петру и его жене, 28 июня 1835, года из Языкова:

«…Очень рад, что вам понравились повести Гоголя – это прелесть! Дай бог ему здоровья, он один будет значительнее всей современной французской литературы – не выключая и Бальзака! Я не люблю Бальзака…»

Александр Языков – Комовскому, 30 мая 1835 года, из Языкова:

«… “Миргород” мы прочли с удовольствием; ”Старосветские помещики” – прелесть; “Бульба” – тоже славная штука. Любите ли Вы Гоголя и как Вы его обсуживаете?»

К.К. Павловой

Забыли вы меня! Я сам же виноват:

Где я теперь, зачем меня взяла чужбина?

Где я перебывал? Вот он Мариенбад,

Ганау, старый Диц, его тенистый сад;

Вот рейнских берегов красивая картина,

Крейцнах и черные сараи и гофрат,

Полковник, колесо, Амалия и Пина!

Вот край подоблачный! Громады гор и скал,

Чудесные мосты, роскошные дороги,

Гастуна славная, куда я так желал…

Вот Зальцбург, и Тироль, и Альпов выси строги,