Рудольф молчал, взирая на меня и ожидая моего смелого прыжка в свою машину, для чего и держал дверцу распахнутой настежь. А я начала пятиться за Элю.

— Хорошо ещё, что Инар увлек нас в один милый дом яств, где мы и смогли немного расслабиться от такого нечеловеческого напряжения, — нежно лепетала Лата. От её привычной и бюрократически-властной манеры поведения не осталось не то, что следа, а и следочка. Она светилась округлым и, надо признать, приглядным лицом едва ли не ярче дорожного фонаря, всё ближе подбираясь к машине Рудольфа. — А я и не знала, что вы знакомы с госпожой Нэей-Ат. Вам повезло, госпожа Нэя, что вы раздобыли такую комфортную и скоростную машину для доставки себя домой! Вы были сегодня на очередном показе? Как прошла распродажа ваших волшебных изделий? О чём я и спрашиваю, когда всё ясно и так. Что за роскошь на вас! Что за волшебное зрелище! Вы реальная жрица Матери Воды. Мне успели уже донести, что вас ждут на столичных выставках-показах, как не всегда ждут праздника. Да и что праздник? Он несёт с собою одни лишь траты, а на ваших штучках наживаются все, кому повезёт их ухватить. Вы одарённый, неповторимый, экзотичный художник и мастер, но вы слабы в коммерции, моя милая госпожа Нэя. Предлагаю себя в качестве посредника для того, чтобы вас не обманывали. Увидите, как я смогу принести вам фантастическую прибыль!

— Не стоит вам нагружать себя и моими делами, госпожа Лата. Я уже имею посредников. У меня свои договорённости, коими я уже не могу пренебречь, — пробормотала я.

— Конечно, — согласилась она, — мне надо было сразу проявить расторопность, чтобы иметь возможность хотя бы делового приближения к вам, если уж свою дружбу вы, чтобы запросто, никому не дарите.

Эля покачивалась и смеялась, непонятно чему. Инар напряжённо застыл в своём улыбчивом оскале и не проронил ни слова. Рудольф не сводил с меня ожидающих глаз, ничуть не вслушиваясь в ту белиберду, что и несла подвыпившая бюрократическая дама. И вдруг она села на то самое место в машине Рудольфа, куда должна была сесть я!

— До скорой встречи, друзья! — воскликнула она. — Инар, завтра я чуточку опоздаю. Думаю, и тебе стоит немного поспать чуть подольше после таких-то наших достижений. Вы не представляете, господин Руд, где именно мы сегодня с ним были. В самой Коллегии Управителей! Вот где решаются наши дела!

Рудольф молчал. Не мог же он вытолкать её из машины, если я пренебрегла тем, к чему он меня и призывал.

— Госпожа Лата, — встряла вдруг Эля, — вам не помешало бы немного пройтись пешком вдоль леса. Чтобы сон ваш был крепок, а сытный ужин расположился бы внутри вашего чрева с необходимым комфортом. Ну и объелись мы сегодня! Как бы сидение в машине господина Руда ни продавилось под тяжестью съеденных вами порций! — Эля засмеялась. Я почуяла, что она, даже будучи пьяненькой, отлично уловила, зачем я застряла возле машины Рудольфа. А про столицу она придумала с ходу, чтобы выгородить меня перед Латой-Хонг. Какое-то время Лата колебалась, не пройтись ли ей перед сном? Но соблазн прокатиться с удобством, да ещё с красивым мужчиной, оказался сильнее. Все в ЦЭССЭИ замечали её ненормальную очарованность Рудольфом. Все, кроме него, конечно. Ненормальность заключалась в бесполезности подобного чувства, о чём она, очарованный бюрократ, также догадывалась, да приказать себе очерстветь была не в силах.

— Уж если скромная машинка Инара меня довезла, да ещё с такой задастой непоседой как ты в придачу, то уж такая мощная роскошь домчит без усилий! — переливчато засмеялась Лата, зло замерцав на Элю крупными и не лишёнными красивости глазами. Лата была женщиной средних лет, что называется, и чувствовалось, в молодости обладала заметной красотой. От того и сохранила такую самоуверенную манеру поведения. Но неотразимость осталась лишь в её памяти, и вряд ли кто ещё хранил в себе оттиск прежнего и молодого её облика. Муж умер. Лата осталась вдовой. Она закрыла дверцу машины, и машина тронулась в ту сторону, где, казалось, на расстоянии вытянутой руки мерцали здания загадочного «Зеркального Лабиринта».

— Я не поняла, — подала голос Эля, — куда это он её повёз?

— Её жилище недалеко от «Зеркального Лабиринта», — отозвался Инар Цульф. — Я сам подписывал документы на получение ею жилья в новом районе, в новом доме.

— И за что же ей такая милость судьбы? — не отставала Эля. — Какой-то жабе с выпученными глазами и здоровым ртом, вечно квакающим на всех, кто от неё зависит! А тут, поди ж ты, запела как утренняя птица. Ах, ах господин Руд! — Эля передразнила Лату. — Чего он так покорно её повёз? Нашла себе частный извоз.

— Всё равно ж по пути, — флегматично заметил Инар Цульф.

— Она не будет навязываться ему в качестве ночного утешения? — спросила Эля у Цульфа.

— Не тот он человек, чтобы она посмела, — отозвался Глава Хозуправления Администрации ЦЭССЭИ.

— А если бы она вам предложила такое вот искушение, господин Цульф? — нагло выпытывала Эля. — Отказа бы не последовало?

— Не та она женщина! — ответил он уже с досадой.

— Пошли, — я потянула Элю за рукав нарядного розового платья, взятого ею без спроса в одной из коллекций. Но сейчас мне было не до самовольства Эли.

— Ты зачем подписал документы для того, чтобы она въехала в новое жильё? — Эля забылась настолько, что обращалась к Инару Цульфу, влиятельному человеку, на «ты» как к своему домочадцу.

— Не я, — вздохнул он устало. — Просьба на то из самой Коллегии Управителей была. А просьба оттуда это приказ неотменяемый.

— Да ну? — изумилась Эля. — Кто же посодействовал? Такой-то обрюзглой ягодке?

— По-моему, она в самом соку, — выдал Инар Цульф, тоже явно пребывающий навеселе. Что было и странно, если учесть, что он вёл машину, чем подвергал опасности жизнь не только свою, но и двух женщин. А может, он не пил, а только заразился неадекватностью от своих женственных коллег. Поскольку я не питала к Лате никаких особых чувств, она не казалась мне страшилищем, кем выставляла её Эля. И то, что она проворно заняла место в машине, куда должна была сесть я, её вины не было. Она же ни о чём не догадалась. Почему бы и не доехать до дома с комфортом? Если уж никто её не вытолкал прочь.

— Путь её к подножию вершин власти тёмен и затейлив, — сказал Цульф с ноткой печали в голосе, — и выбран ею был