Шрифт:
Закладка:
Против Иисуса я имею один документ, это Матф. 19[324]:
Можно ли в одной фразе, для произношения — всего 1–2 минуты, сказать столько дальновидного, клевещущего и убийственного.
Жиды были, изволите ли видеть, «жестоковыйные», и только ради «жестоковыйности» Моисей им дал развод. Это — прямая ложь! Развод дан и существует, очевидно, для не ожесточения нравов. Попробуйте с неприятным человеком жить в одной комнате: и его, который для Вас был «так себе» — в силу невольного сожительства, — Вы возненавидите, да нервно, мучительно, от надоедливости, оттого что «вечно торчит тут». Итак, запрещением развода Иисус ввел ожесточение мужей на жен, жен на мужей, и как Бог или (по-моему) Темный Ангел, знающий будущее — не мог этого не знать, знал!
Он знал, что прольется кровь, что подымится нож! Что трепетные руки задавленной мученицы-жены станут искать мышьяку.
Он знал это. Вы же говорите, что «Бог» — ну, тогда — знал, знал!
Да и чего пятиться назад:
«Я пришел разделить отца с детьми» (вот они «Отцы и дети» Тургенева, где их христианский корень) и жену с мужем и проч.
Ну, этого — пожелал.
А орудие исполнения желания — запрещение развода!
Но зачем клеветать: зачем кроткую еврейскую семью, кротких евреев — мужей обвинять в той самой жестоковыйности, которая только потом и у христиан появилась под влиянием запрещения развода?
Вот этот состав прямой и явной клеветы у Иисуса для меня и есть документ против Его божественности и доброты. Я не верю в Его доброту. Поверь я в Его кротость и доброту — и я был бы Его. Но этого нет и не будет. Это невозможно. Я имею документ, Матф. 19:
Знаете ли Вы, что и Он Израиля возненавидел, и Иерусалим разрушил за добрую семью, которую почему-то Он ненавидит («Разделю родителей с детьми», «посею ссору»). Он знал, что дураки-римляне (детоубийцы) Ему попадутся, эллины — попадутся, а евреи — никогда. И Он евреев — уничтожил, устроил против них «погромную историю».
Это не евреи Его на крест возвели (что Ему Богу — не больно), а Он их поволок по улицам старого Данцига, Лейпцига, Белостока, их людей, — которым больно!!
Я не понимаю, как Вы при Вашем уме и свободе суждения не видите этого дневного света!!
Ведь все так очевидно! Боже, как очевидно!
Нет 2-х заветов: есть один — и его ниспровержение.
«Не надо обрезания — пусть будет крещение».
«Крещение — это то же, что обрезание» (битва при Марафоне то же, что Волжско-Камский банк).
«К черту Моисея: да будет д-р Дубровин[325]». Вот и все, и весь перелом; «наше спасение» и «Слава в Вышних Богу и на земле мир и благоволение».
Да это — просто оперетка, «птички певчие», пропевшие в Шато-Кабаке херувимскую.
Ну, устал. Жму руку.
Ваш В. Розанов [С. 198–202].
Для психофизического описания личности Розанова весьма интересным представляется следующего рода его высказывания в письме от 13 августа 1913 г.:
Вы мне, дорог. П<авел> А<лександрович>, никогда не писали о своем чувстве женщины и, в частности, женских форм и того, что (не странно ли) они сами у себя называют (слыхал украдкой), называют «наши прелести», «женские прелести» (мужчины никогда: «наши прелести», всегда у мужчин — чувство отвращения к своим прелестям[326]) и у Вас впервые в отношении, увы, столь давно умерших критянок я читаю о чувстве (вашем) женских форм. Меня всегда безумно волнуют «их» груди, и как-то почти не чувственно, а странно умиленно. Мне кажется, я бы всегда целовал их груди и никогда бы не устал и, княнусь Б<огом>, это не очень чувственно, а какое-то «обаяние» (магия?): «Я всегда буду послушен женским грудям» = мой канон.
«Подняты корсетом». Не знал. Спрашивал иногда своих и отвечали: «Без корсета же выдти перед гостем — неприлично». Вы пишете: «поднимают». Значит: «неприлично показаться гостям не имея поднятых (и, след., выделенных, видных) грудей». Это же поразительно. Если вдуматься в «мелочи», до полной степени и до сих пор (Ваше гениальное выражение) наша жизнь ЗАГРОМОЖДЕНА фаллизмом и гетеризмом. Не могу не сказать, что эти «мелочи» меня волнуют и привлекают. Без них как-то «пиво не пьется» и вообще все «скучно и выдохлось». Если это и порок, то не умею в нем каяться, или покаюсь только перед вами, а больше ни перед кем каяться не хочу. Все-таки в каждой кровинке нас течет «фалл + kteic;» {вульва (др. — греч.)}, ибо все мы «εκ Ουρανος αιδοια»— «из Урановой крови».
<…>
Я думаю «кое-что» есть скрытого в фал<ле> и в kteic; Живых. Все — странно. Могло бы иметь совсем другой вид. Напр., для чего kteic; «срамные губы» медиков: абсолютно не нужны. Зачем penis'y головка? — Абсолютно не нужна. Ни для деторождения, ни для совокупления, ни для испражнения — все это абсолютно не нужно. Говорю это под впечатлением Nautilus. Тут («губы», «головка») — эстетика, любование, любовь, а не (простите) «мы ссым». Совсем другое — чувствуется. Бог сказал: «Они должны вас притягивать». Вообще sexus — не необходимость, нужда, а — привлечение, обаяние. От этого ускользнуть некуда «куда хоть день, а оно есть», можно «не говорить», а «все-таки есть» [С. 322 и 324].
В целом же касательно гомосексуализма — «s», позиции Розанова и Флоренского во многом близки, что видно, например, из письма Розанова от 21 июня 1909 г.:
Я думаю и уверен, что «s» часто не имеет никакого физического выражения, ни даже дотрагивания до genitalia, и выражается в необыкновенной нежности, любви, любовании, преданности. Безусловно, нужно печатать об этом и рассеять всеобщее убеждение, что «s» = «полез на другого» и «совершил coitus peranum». Ведь никто, кроме этого, ничего и не предполагает здесь. А о Платоне думают, что он писал не об «s», а «о любви к Истине и Красоте», в кабинетно-философском смысле [С. 220].
Вместе с тем есть у Розанова в буквальном смысле слова гимн гетеросексуальным отношениям, который он разместил в главе, посвященной гомосексуалистам — «Люди третьего пола», в своей книге «Люди лунного света» (1911):
Есть какое-то тайное, невыразимое, никем еще не
