Он спросил, нет ли охотников идти вместе с ним. Откликнулись два пожилых человека.

Девочка непрерывно кричала:

— Мама! Мама! Моя мама!

Хельбрехт первый добрался до запасного входа. У дверей еще горела карбидная лампа. Он снял ее и вошел в наполненный дымом подвал.

— Есть здесь кто-нибудь? Есть здесь кто-нибудь? Ответа не было.

Он шел по убежищу, спотыкаясь о чемоданы и узлы с вещами, и вдруг остановился.

— Алло! Сюда!

Хельбрехт высоко поднял карбидную лампу. Под скамьей, между ведром и обрывками простынь, лежали потерявшая сознание фрау Кунце и труп ее новорожденного младенца.

V

На следующий день, в воскресенье, люди растерянно блуждали среди развалин своих домов. Были организованы передвижные пункты помощи, где лишенным крова раздавали пищу, помогали советом, некоторых доставляли в близлежащие городки.

Добровольцы из отрядов противовоздушной обороны очищали улицы от камней и обуглившихся балок. Говорили, что ночью опять ожидается налет; Черчилль будто бы заявил в палате общин, что Гамбург будет разрушен до основания, Англия-де больше не желает терпеть конкуренцию приэльбского порта.

Фриду Брентен со многими другими поместили в большом танцевальном зале ресторана на углу Арндтштрассе. Этот угловой дом, как большинство домов на Арндтштрассе, тоже основательно обгорел. Но огонь пощадил помещение ресторана и танцевального зала. В воскресенье утром добровольцы противовоздушной обороны доставили сюда раненых и стариков. В том числе и Фриду Брентен, которую подобрали под мостом в полуобморочном состоянии. Она не была ранена, но очень слаба и подавлена. И вот она лежит на тонком одеяле, среди множества незнакомых людей, прямо на полу. Явились врачи, санитары, кое-как перевязали тяжело раненных. О перевозке их в больницу пока нечего было и думать. Не хватало машин. Да и все больницы были переполнены. Еще до полудня стали выносить первых мертвецов из множества тесно уложенных в ряд раненых.

Фрида Брентен, к своему большому удивлению, увидела, что в ногах у нее стоит ее маленький чемодан. Это была приятная неожиданность. Кто мог захватить его с собой из убежища и доставить сюда? Молодые девушки приносили в ведрах питьевую воду. К Фриде подошла маленькая Аннета Хирсель, дочь кладбищенского сторожа, жившая в первом этаже их дома.

— Как вы себя чувствуете, фрау Брентен?

— Теперь уж сносно, дитя мое!.. Если дочь придет на квартиру и будет меня искать, — как она узнает, что я здесь?

— А мы повесим записку на ваших дверях, фрау Брентен.

Фрида привстала и вытаращила глаза на Аннету.

— На дверях моей квартиры? Разве… дом уцелел?

— Да, наш дом на Арндтштрассе уцелел! Только три дома осталось. И в их числе — наш!

Фрида с глубоким вздохом облегчения поднялась.

— Тогда я лучше поплетусь домой.

Под вечер пришел Пауль. Он восторженно заключил Фриду в свои объятия и все уверял ее, что Эли и он в прошедшую ночь думали только о ней. С той минуты как они услышали, что Уленхорст горит, Эли не переставала плакать.

— Бабуся, бабусенька! Как обрадуются Эльфрида и малыш, когда я скажу им, что застал тебя веселой-превеселой в твоей квартирке.

— Ну, веселой-превеселой — это сильно преувеличено!.. А у вас там что слышно?

— На Гогенбухен ни одна бомба не упала. Какой им смысл? Ведь это район бедноты.

— Так-то ты проводишь свой отпуск!.. Вот видишь, воюют не только на фронте.

— Бабуся, здесь хуже, чем на фронте. Я всегда это говорил. А что будет с тобой? Может, поживешь у нас несколько дней?.. Говорят, они скоро вернутся.

— Нет, нет, я останусь здесь. Не думаю, чтобы они вернулись. Что им еще нужно? Почти все разрушено.

— Ого! Какое там все! Так скоро город не уничтожишь! Такой город, как Гамбург, вообще нельзя уничтожить.

— Ну, не знаю.

— Гамбург останется!

Пауль принес сто граммов натурального кофе.

— Бабуся, в кондитерской Хеффлера не было пирожных с заварным кремом, ореховый и земляничный ты ведь не любишь!

Фрида, качая головой, взглянула на зятя.

— Какой же ты шутник!

— Никогда не надо вешать носа, бабуся! Ведь голова еще сидит на плечах! Ты уже посмотрела в окно?

— Нет, духу не хватает.

— На этот раз особенно пострадал, должно быть, Ротенбургсорт. А еще Вандсбек и Эйльбек. Говорят, что и Альтоне здорово досталось.

Пауль распахнул окно.

— О-ох! Бабуся! Бабусенька, — позвал он. — Скорей иди сюда! Скорей! Посмотри-ка! Все исчезло! И фабрика Меринга! Теперь тебе виден Аусенальстер! Великолепный вид… на «Красивую аллею». Бабуся, да ты только выиграла на войне!

Фрида Брентен удивленно смотрела вдаль, поверх развалин. Ей видны были старые каштаны на набережной Альстера, прозванной «Красивая аллея». А за ней расстилалось озеро. Но… что стало с «Красивой аллеей»?.. Фрида видит остатки стен, трубы, торчащие из развалин, мужчин, черпающих ведрами воду из канала.

VI

Всю ночь Фрида пролежала на постели, не раздеваясь. Бомбоубежище привели в порядок и проветрили, но она решила в случае нового налета идти к мосту и лечь под аркой.

К утру, когда сквозь шторы забрезжил новый день, Фриду сморил сон, и она проспала до полудня.

Ее разбудил громкий стук в дверь. Она открыла, заспанная, растрепанная, и от испуга попятилась.

У порога стояли Людвиг и Гермина с целой горой чемоданов, ящиков и узлов.

— Здравствуй, Фрида, — неуверенно сказал Людвиг. — Это мы. В наш дом попала бомба.

— Мы разорены дотла, — перебила его Гермина. — У нас ничего не осталось. Только то, что ты здесь видишь. Да, так оно бывает. У одних все уцелело, у других все погибло.

Это было сказано язвительным тоном, как будто вина за все происшедшее ложилась на Фриду.

— Ну и что же теперь будет, Людвиг? — спросила она, хотя и предчувствовала, что будет.

— Что теперь будет? — взвизгнула Гермина. — Какой странный вопрос! Мы поселимся здесь. Или у тебя хватит духу прогнать твоих оставшихся без крова родственников?

— Да что ты!

Фрида молча отвернулась и вышла в другую комнату. Она еще не собралась с мыслями, но с трудом сдерживала подступившие слезы.

Гермина по-хозяйски прошла на кухню и сразу поставила на плиту чайник и большую алюминиевую кастрюлю. Людвиг тем временем втаскивал чемоданы, ящики, узлы. Он сложил их пока в передней, у вешалки.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

I

В стороне от Ленинградского шоссе, на лесной прогалине, у маленькой речки, которая петляет по рощам и лугам, как бы разыскивая Волгу, чтобы соединиться с ней, некий московский фабрикант на рубеже нового столетия построил себе дачу. После Октябрьской революции дача эта стала домом отдыха московских работников связи. С каждым годом дом разрастался. Прошло