Письма Софьи Карамзиной, регулярно записывавшей «сплетни» о Пушкине, доказывают, что вплоть до середины января она ничего не знала о «предосудительном» поведении поэта, хотя и видела его почти ежедневно. 24 января 1837 г. Пушкины встретились с Дантесом на рауте у Мещерской-Карамзиной. Три дня спустя Софи Карамзина подробно описала вечеринку в письме брату. Дантес и Катерина, отметила Софи, «продолжают разыгрывать свою сентиментальную комедию к удовольствию общества»; зато Натали «краснеет под долгим и страстным взглядом своего зятя, – это начинает становиться чем-то большим обыкновенной безнравственности; Катрин направляет на них обоих свой ревнивый лорнет»1435.

Как и в аристократических салонах, внимание гостей привлекали прежде всего Пушкины и Геккерны. Однако в повествовании Софи неожиданно возник новый сюжет. «…Александрина, – злословила Карамзина, – по всем правилам кокетничает с Пушкиным, который серьёзно в неё влюблён и если ревнует свою жену из принципа, то свояченицу – по чувству. В общем всё это очень странно, и дядюшка Вяземский утверждает, что закрывает своё лицо и отвращает его от дома Пушкиных»1436. Вяземский отвратил лицо от дома Пушкиных. Он был на пороге разрыва со старым другом.

Уже А. Ахматова заметила, что в описании Софьи Карамзиной преобладала чужая речь. Племянница повторяла «утверждения» дядюшки. Не следует думать, что Софи повторила сказанную в тот вечер фразу. На вечере Вяземского не было. Значит, фраза по поводу отвращения лица была произнесена в другое время.

С.Л. Абрамович полагает, что Вяземскому принадлежали также и слова о ревности «из принципа» и «по чувству»1437. Это предположение вполне вероятно.

Фраза о ревности Пушкина к Александрине не из принципа, а по чувству выдаёт с головой лиц, решивших ославить поэта. Версия о том, что Дантес собирался увезти Александрину за рубеж, что вызвало у Пушкина приступ ревности, была вымышлена Полетикой и Трубецким со злонамеренными целями. С действительностью эти вымыслы не имели ничего общего. Кстати, клеветники ни словом не упоминали об ухаживаниях Дантеса за сестрой Натали и Екатерины, что только и могло вызвать ревность Пушкина. В достоверных источниках отсутствуют какие бы то ни было намёки на такие ухаживания, на готовившийся отъезд Александрины с Дантесом за рубеж и пр.

Одну-две недели спустя князь Пётр заклеймил людей, запачкавших себя кровью Пушкина. Пока же он повторил сплетню, приведшую к катастрофе.

Описание Софи весьма примечательно. Утверждение, будто Пушкин ревнует «по чувству» Александрину, она не подкрепила даже обычными для неё ссылками на «долгие», «жаркие», «потупленные» и прочие взоры. Виденное барышней нисколько не совпадает с тем, что она повторяла с чужих слов.

Письма Карамзиной следует сопоставить с дневниковыми записями Тургенева:

1836 г. «1 декабря. […] Пушкины. Враньё Вяземского – досадно».

«19 декабря. […] О Пушкине; все нападают на него за жену, я заступался. Комплименты Софии Николаевны моей любезности».

1837 г. «12 генваря. […] у Пушкиной».

«14 генваря. […] Пушкина и сёстры её…»

«15 генваря. […] Пушкина и сёстры её…»

«18 генваря. […] у Люцероде, где долго говорил с Наталией Пушкиной и она от всего сердца»1438.

Записи за декабрь 1836 г. не заключали ничего нового. Они касалась Пушкина, его жены и Дантеса. Тургенев заступался за жену и отвергал досадное враньё Вяземского. В январе ситуация претерпела перемену. Тургенев дважды повторяет запись «Пушкина и её сёстры». Информация Тургенева особенно важна, потому что он пользуется доверием и откровенностью Натальи Николаевны. Прежде речь шла о Пушкиной, её сестре Екатерине и Дантесе. Теперь дело касается обеих сестёр Натали. 19 января 1837 г. Тургенев занёс в дневник сведения, которые давали ключ к предыдущим записям: «У князя Вяземского о Пушкиных, Гончаровой, Дантесе-Геккерне»1439. К 19 января 1837 г. из трёх сестёр фамилию «Гончарова» сохранила одна Александрина. Дневниковая запись Тургенева чрезвычайно важна, так как подтверждает, что в доме Вяземских новость (о треугольнике «Пушкин – его жена – Александрина Гончарова») обсуждалась уже 19 января. Упоминание Александрины отодвинуло на задний план привычную схему «Пушкины – Дантес».

В конце 1836 – начале 1837 г. Тургенев очень часто посещал дом Пушкиных и наблюдал их семейную жизнь вблизи. Он не поверил клевете на Пушкина и Александрину и всеми средствами защищал честь друга. Всё это повлекло за собой ссору с Верой Вяземской. Князь Пётр Вяземский отвратил лицо от дома Пушкина. Его жена, очевидно, заняла ещё более непримиримую позицию в отношении поэта. Нападки на поэта возмутили Тургенева и привели к форменной ссоре. После посещения раута у Мещерских 24 января 1837 г. Тургенев записал в своём дневнике: «К княгине Мещерской. Едва взошёл, как повздорил опять с княгиней Вяземской. Взбалмошная! Разговор с Пушкиной»1440.

Накануне отъезда в Михайловское с телом Пушкина Тургенев отказался от визита к Вяземским и 2 февраля 1837 г. записал в дневнике: «Вяземский… Не поехал к нему для жены», т. е. из-за ссоры с ней1441.

Карамзины и Вяземские были самыми дружескими для поэта семьями. Салон Карамзина много лет был одним из центров интеллектуальной жизни столицы. После смерти историографа его дом не утратил прежнего значения. Один из посетителей карамзинского салона писал: «В доме Е.А. Карамзиной собирались литераторы и умные люди разных направлений. Тут часто бывал Блудов и своими рассказами всех занимал. Тут бывали Жуковский, Пушкин, А.И. Тургенев, Хомяков, П. Муханов, Титов и многие другие. Вечера начинались в 10 и длились до 1 или 2 часов ночи; разговор редко умолкал. […] Эти вечера были единственными в Петербурге, где не играли в карты и где говорили по-русски»1442. В салоне обсуждали новинки западной и русской литературы, политические события в мире.

Екатерина Карамзина делила роль хозяйки дома с падчерицей. И.И. Панаев называл Софи Карамзину «мадмуазель Рекамье» карамзинского салона1443. Сравнение с Рекамье носило комплиментарный характер. Оценки Софи носили на редкость поверхностный характер. Не дав себе труда ознакомиться со свежим томом «Современника», Софи спешила повторить бранный отзыв Булгарина: «Вышел второй номер „Современника“, – писала она. – Говорят, что он бледен и что в нём нет ни одной строчки Пушкина (которого разбранил ужасно и справедливо Булгарин, как светило, в полдень угасшее)»1444. В рецензии Булгарина не было выражения «угасшее светило»1445. Софи не читала ни «Современника», ни рецензии Булгарина. Она лишь пересказывала чужие литературные суждения, приноравливая их к своим вкусам. Будучи влюблена в Дантеса, Софи пристрастно излагала историю его взаимоотношений с Пушкиным накануне дуэли. Братья Софи гордились дружбой с кавалергардом. Юные Карамзины встали на сторону модного француза. Между тем, Пушкин продолжал безгранично доверять семье