Шрифт:
Закладка:
Перед дуэлью поэт объявил д’Аршиаку: «Я не желаю, чтобы петербургские праздные языки мешались в мои семейные дела, и не согласен ни на какие переговоры между секундантами»1473. Семейные дела касались теперь не одной Натальи, но и Александрины.
Исчезнувшие автографы
24 января Пушкин видел царя и поблагодарил «за добрые советы его жене». Исследователи приписывают поэту иронию или сарказм в этом эпизоде. Николай I вмешался в семейные дела поэта и, как считает С.Л. Абрамович, «своим вмешательством он нанёс Пушкину новую тяжкую обиду»; Александр Сергеевич поблагодарил государя, но его «благодарность» более походила на дерзость1474. Предположение о тяжкой обиде едва ли основательно. Надо иметь в виду, что словами благодарности Пушкин как бы завершал откровенный разговор, который произошёл между ним и царём 23 ноября и который имел важные последствия для судеб трёх семей – Пушкиных, Гончаровых и Геккернов. Государь был в курсе всего «дела», а потому высочайшее внимание едва ли было для поэта оскорбительным.
25 января Пушкины встретились с Дантесом и его женой в доме у Вяземских. Княгиня Вера Фёдоровна говорила, что с ней Пушкин был откровеннее, чем с князем. В тот день Вяземская принимала друзей одна. Хозяин дома, пригласив гостей, ушёл на вечер к Мятлевым и вернулся после их разъезда.
После гибели Пушкина князь Пётр Вяземский старался доказать, что Дантес был повинен в трагедии, афишируя страсть к жене Пушкина. Однако сын Вяземского Павел был более точен в своих воспоминаниях. Он писал, что отец употребил неточное выражение, говоря, будто «Геккерн (сын. – Р.С.) афишировал страсть: Геккерн постоянно балагурил и из этой роли не выходил до последнего вечера в жизни, проведённого с Н.Н. Пушкиной»1475. Этот последний вечер состоялся в доме Вяземских, и Павел на нём присутствовал. Его слова о балагурстве кавалергарда походили на правду. Пушкин ценил светское общество. Его тяготили рауты и балы во дворцах, присутствие множества малознакомых лиц, но он чувствовал себя свободно и непринуждённо в круге друзей, в дружеских домах. Появление Дантеса в этих домах грозило лишить его последнего прибежища. Не ревность к Натали, а стремление оградить свой мир от вторжения чужих и чуждых лиц побудило поэта раз и навсегда закрыть перед Дантесом двери своего дома. Не менее охотно Пушкин выдворил бы кавалергарда из дружеских салонов, но это было не в его власти, и он вынужден был терпеть балагурство француза, его плоские шутки и казарменные каламбуры. Каждое явление «родственника» раздражало поэта, лишало душевного покоя, отдыха в кругу близких.
Поведение кавалергарда не было вызывающим. Но Пушкин, по словам Веры Фёдоровны, «волновался: присутствие Геккерна было для него невыносимо»1476.
На вечере 25 января сёстры Натали и Екатерина, как и Дантес, были веселы и принимали участие в общем разговоре1477.
Покидая дом Вяземских после вечеринки, поэт сказал хозяйке, глядя на Дантеса: «Что меня забавляет, это то, что этот господин веселится, не предчувствуя, что ожидает его по возвращении домой». Княгиня отвечала ему: «Мы надеялись, что всё уже кончено». Тогда Пушкин вскочил, говоря: «Разве вы принимаете меня за труса? Я вам уже сказал, что с молодым человеком моё дело было окончено, но с отцом – дело другое. Я вас предупредил, что моё мщение заставит заговорить свет»1478. Таким образом, поэт напомнил Вяземской слова (уже известные читателю), сказанные ей 14 ноября.
История письма Пушкина Геккерну заключает в себе много неясного. Пушкин написал письмо Геккерну, а затем дважды скопировал его. Оригинал (от 25 января) и первая копия, снабжённая подписью автора и датой (26 января 1837 г.), не сохранились. Последняя копия, переписанная, без сомнения, рукой поэта, уцелела в архиве семьи Данзаса. Автограф был приобретён Пушкинским домом у племянницы К.К. Данзаса в 1918 г.1479
Итак, из трёх автографов письма два исчезли, а уцелевшая копия – экземпляр Данзаса – не имеет подписи.
При каких обстоятельствах исчезли автографы Пушкина?
В день дуэли 27 января Геккерн на словах передал царю через Нессельроде сведения о бранном письме Пушкина. Николай I потребовал доказательств. 28 января 1837 г. Геккерн препроводил «документы, относящиеся до того несчастного происшествия», с напоминанием того, что Нессельроде обещал лично передать их «на благоусмотрение его императорского величества»1480.
6 февраля 1837 г. Дантес на допросе в суде сослался на письмо Пушкина и другие его письма, связанные с поединком: «Всё сие может подтвердиться письмами, находящимися у его императорского величества»1481.
Судьи пожелали видеть упомянутый кавалергардом документ. Прошло два дня, и в судебных материалах появилось упоминание о том, что 8 февраля Нессельроде передал председателю суда под расписку два письма Пушкина – от 17 ноября 1836 г. и 26 января 1837 г. В письме от 28 апреля 1837 г. Нессельроде утверждал, что «сии два письма» были вручены ему послом1482.
Министр Нессельроде допустил неточность. Он передал суду авторскую (пушкинскую) копию письма.
Можно установить, от кого получил Нессельроде эту копию. 2 февраля 1837 г. секундант Пушкина Константин Данзас обратился к князю Петру Вяземскому с просьбой принять «своеручную копию рокового письма Пушкина к Геккерну», чтобы «показать оное царю»1483. Данзаса ждала гауптвахта, и он отдал письмо Вяземскому, который имел возможность передать письмо царю через своего племянника Нессельроде.
После суда Геккерн стал настойчиво добиваться возвращения ему дуэльных бумаг. Нессельроде отдал оригинал императору, и ему пришлось пойти на подлог. Письмо, «находившееся у его императорского величества», так и осталось у монарха, а суду министр передал письмо от 26 января, якобы полученное им от посла, а на самом деле переданное ему в начале февраля Вяземским.
После новых настойчивых напоминаний со стороны Геккерна министр попытался найти выход. По его представлению, 28 апреля два пушкинских письма Геккерну от 17 ноября 1836 г. и 26 января 1837 г. были скопированы в судебной канцелярии, после чего подлинники изъяты из судного дела и 1 мая переданы Нессельроде. Последний не спешил
