Шрифт:
Закладка:
При этих словах патетически красноречивая физиономия госпожи Кортис, по-видимому, сразу утратила всю свою выразительность.
Люсьен продолжал:
– Ваш муж не будет пить ничего, не будет принимать ничего, за исключением того, что вы ему собственноручно приготовите, и т. д.
– Черт возьми! Какая отвратительная вещь госпиталь… А мои бедные дети, мои сиротки, что с ними станется вдали от материнских глаз? Кто за ними будет присматривать?.. и т. д., и т. д.
– Как вам угодно, сударыня… Вы такая хорошая мать… Но мне досадно, что его могут обокрасть.
– Кого?
– Вашего мужа.
– Как бы не так! Я забрала у него двадцать девять ливров и семь су, которые были при нем. Я набила ему, бедняжке, табаком его табакерку и дала десять су санитару…
– И прекрасно. Вы поступили весьма благоразумно… Но при условии, что он не будет болтать о политике, что он не будет упоминать об опиуме, ни он, ни вы, я вручил господину Кортису двенадцать наполеондоров.
– Наполеондоров? – пронзительным голосом вскрикнула госпожа Кортис.
– Да, сударыня, двести сорок франков, – с видом великолепного безразличия подтвердил Люсьен.
– И надо, чтобы он не болтал?
– Если я буду доволен им и вами, я буду каждый день выплачивать вам наполеондор.
– То есть двадцать франков? – широко раскрыв глаза, переспросила госпожа Кортис.
– Да, двадцать франков, если вы никогда не заикнетесь про опиум. Впрочем, я сам принимал опиум при ранении, а меня ведь никто не собирался убивать; все это пустые россказни. Словом, если вы будете об этом болтать и в какой-нибудь газете будет напечатано, что Кортис боялся опиума или говорил о своей ране и о столкновении с новобранцем на Аустерлицком мосту, плакали ваши двадцать франков; если же ни вы, ни он не будете болтать, то будете получать ежедневно по двадцать франков.
– Начиная с какого дня?
– С завтрашнего.
– Если бы вы были так добры и начали с сегодняшнего, то еще до полуночи я отправилась бы в госпиталь. Бедный мой муж! Только я одна могу удержать его от болтовни… Госпожа Морен! Госпожа Морен! – вдруг закричала госпожа Кортис.
Пришла соседка, и Люсьен отсчитал ей четырнадцать франков за то, что она в течение недели будет ходить за детьми. Он выдал также сорок су госпоже Кортис на фиакр до…ского госпиталя.
Люсьену казалось, что его слова, кому бы их ни передали, не могли подать ни малейшего повода обвинить его в посредничестве в деле с опиумом.
Покидая улицу Брак, Люсьен был счастлив, между тем как он предполагал совершенно обратное: он думал, что к концу этого дела он будет глубоко несчастен.
– Я лавирую, рискуя ежеминутно натолкнуться на презрение и смерть, – повторял он все время, – но до сих пор я хорошо управлял своей ладьей.
Глава сорок пятая
Наконец, когда на колокольне Сен-Жерве пробило без четверти двенадцать, Люсьен снова сел в кабриолет; он почувствовал, что умирает от голода: он еще не обедал и почти беспрестанно говорил.
«Теперь надо разыскать моего министра…» В особняке на улице Гренель он его не нашел. Он оставил записку, велел перепрячь лошадь, взял другого лакея и отправился в министерство финансов; господин де Вез уехал оттуда домой.
«Хватит с меня усердствовать», – решил Люсьен и, остановив кабриолет, вошел в кафе поужинать.
Через несколько минут он снова сел в коляску и дважды бесцельно прокатился по Шоссе д’Антен; когда он проезжал перед министерством иностранных дел, ему пришло в голову заглянуть туда. Швейцар ответил, что господин министр внутренних дел находится у его сиятельства.
Дежурный не хотел докладывать о Люсьене и прерывать беседу обоих сиятельств.
Зная, что в министерстве есть потайная дверь, Люсьен боялся, как бы господин де Вез не вышел через нее незамеченным; он устал гоняться за ним и не желал возвращаться на улицу Гренель. Он начал настаивать, но дежурный высокомерно отказал ему. Люсьен рассердился:
– Черт возьми, повторяю вам, что я получил специальный приказ господина министра внутренних дел. Я войду. Можете, если хотите, вызвать караул, но я войду силой. Повторяю вам: я господин Левен, и т. д., и т. д., рекетмейстер.
Четыре-пять лакеев сбежались к дверям залы. Люсьен увидал, что ему придется сражаться со всей этой челядью; он попал в крайне неловкое положение и был сильно разгневан.
Он решил звонить в оба звонка, пока не оборвет у них шнуры.
По почтительной позе, которую вдруг принял лакей, он догадался, что в залу входит граф де Босеан, министр иностранных дел. Люсьен никогда не видел его.
– Граф, меня зовут Люсьен Левен, я рекетмейстер. Тысячу раз приношу вашему сиятельству свои извинения, но вот уже два часа как я разыскиваю, по его же приказу, графа де Веза; мне необходимо переговорить с ним по важному и неотложному делу.
– По какому такому… неотложному делу? – с редкой наглостью спросил министр, выпрямляя свою тщедушную фигурку.
«Черт возьми, я заставлю тебя переменить тон!» – подумал Люсьен и, подчеркивая каждое слово, совершенно хладнокровно добавил:
– По делу Кортиса, граф, по делу человека, раненного на Аустерлицком мосту новобранцем, которого он хотел обезоружить.
– Выйдите, – приказал лакеям министр и, так как дежурный замешкался, повторил: – Ступайте же!
Когда дежурный вышел, он сказал Люсьену:
– Милостивый государь, достаточно было бы одного слова «Кортис» без дальнейших объяснений. Это было сказано на редкость дерзким тоном и сопровождалось столь же наглым жестом.
– Граф, я новичок на службе, – сказал Люсьен, отчеканивая каждое слово. – В кругу знакомых моего отца, господина Левена, я не привык к приему, оказанному мне вашим сиятельством; я хотел как можно скорее положить конец неприятному и малопристойному положению вещей.
– Как это малопристойному, милостивый государь? – гнусавым голосом воскликнул министр, задрав голову еще выше и удвоив наглость тона. – Будьте осторожны в выражениях!
– Если вы прибавите хоть одно слово в таком же тоне, граф, я подаю в отставку и мы скрестим наши шпаги. Наглость, сударь, никогда не производила на меня впечатления.
Господин де Вез, который вышел из отдаленного кабинета узнать, в чем дело, услыхал последние слова Люсьена и сообразил, что он, де Вез, вероятно, косвенная причина ссоры.
– Ради бога, друг мой, ради бога! – обратился он к Люсьену. – Дорогой коллега, это тот молодой офицер, о котором я вам говорил; прекратим это.
– Есть только один способ прекратить это, –
