Осторожность его покинула. Душа просила, даже требовала стычки. Он уставился на полицейских, оскалившись с бульдожьей свирепостью.

– Никогда раньше не видел здесь этих зеленых Schweinhünden[55], – громогласно сообщил он Профессору.

Это было так бессмысленно, так безумно глупо, что Профессора сотрясла дрожь ужаса и гнева.

Полицейские сделали вид, что ничего не заметили, и это само по себе было крайне подозрительно. Более высокий – крупный мужчина с жесткими чертами лица, костлявым носом и холодными светлыми глазами – что-то вполголоса сказал своему напарнику. Вот и все.

Не будь Карл безнадежно пьян, ему бы и во сне не приснилось, что он может так себя вести. Еще несколько минут он продолжал изрыгать грубые оскорбления. Потом махнул рукой, показывая, как ему отвратительны полицейские, не желающие поддаваться на провокации, бросил на стойку монету в оплату за выпивку и повернулся, чтобы уйти.

Но когда он дошел до двери, высокий полицейский поднялся на ноги.

– Разрешите представиться, – сказал он с ледяной вежливостью. – Я сержант Хюбнер. А это мой друг капрал Брандт. Не могли бы и вы назвать ваши имена?

Карл выпятил подбородок:

– А не пошли бы вы к черту?!

– Возможно, чуть позже, – ответил носатый. – Сначала я должен сообщить, что мы ищем двух мужчин, по описанию очень похожих на вас.

– Да ну?

– Ну да. Настолько похожих, что я вынужден попросить вас пройти с нами.

Вместо ответа Карл выбросил вперед кулак, угодил полицейскому в нос, и Хюбнер отлетел назад. Зацепившись своими длинными ногами за стул, он рухнул, ударился затылком об пол и затих. В тот же момент его напарник вскочил на ноги, вытаскивая из кобуры револьвер. Карл, издав возбужденный вопль, жестоко пнул его в живот. Застонав от боли, второй полицейский тоже свалился.

– Видали?! – вскричал Карл. – Вот что я думаю о полиции!

Профессор уже выбежал за дверь, и Карл последовал было за ним. Но тут второй полицейский приподнялся на локте, морщась от боли, и выстрелил, не прицеливаясь, из своего револьвера.

Пуля настигла убегающего Карла. Его рука машинально взлетела к боку. Но он все равно не остановился.

– Боже! – сказал он. – Этот мерзавец меня подстрелил.

Профессор бросил на него испуганный взгляд:

– Ранение серьезное?

– Нет, – выдохнул Карл. – Слабо я его ударил, надо было вырубить совсем.

Несмотря на свои заверения, что с ним все в порядке, Карл передвигался с трудом. Когда они поднялись на край ущелья, он вынужден был остановиться, хватая ртом воздух, закашлялся, и изо рта у него потекла кровь.

– Ничего себе! – сказал он.

Профессор исступленно заламывал руки, не зная, что делать.

– Если бы мы только не спускались в деревню, – безостановочно сетовал он.

– Я хотел выпить, – упорствовал Карл. – Святой Антоний, я и теперь хочу.

Профессор оглянулся, лихорадочно размышляя. Пока за ними никто не гнался. Полицейские были выбиты из строя – по крайней мере на время. Но вероятно, во всех деревнях в округе уже выставлены посты. С его точки зрения, у них оставался единственный шанс – вернуться в горы. В горы, которые так долго давали ему приют.

Поддерживая Карла под руку, старик двинулся по верхней тропе. Он смутно надеялся, что доберется до гастхофа, таща раненого. Но они не прошли и километра, когда он понял, что им это не удастся. Карл мешком висел на его плече. Карл, а не он превратился теперь в багаж. А потом швейцарец споткнулся и осел в снежную кашицу.

– Загребаю ногами, как снеговой плуг, – прокашлял он.

Профессор видел, что Карл побелел от потери крови.

– Позвольте мне вас перевязать!

Ответ раненого был едва слышен:

– Кровь внутри. Но всё пытается выйти.

Он выкашлял алую пенную струйку, белки его глаз странным, непостижимым образом закатились вверх. И в этот момент Профессор понял, что Карл сейчас умрет. Он содрогнулся всем телом. Пусть Аллвин и был преступником, но к такому он не привык. Его лицо исказилось каким-то детским недоумением. Руки беспокойно задвигались. Он наклонился. И прошептал, запинаясь:

– Могу я что-нибудь для вас сделать?

– С меня хватит.

Это были последние слова Карла. Наступила долгая, мучительная тишина. Происшедшее казалось невероятным, ужасно глупым. Совсем недавно Эдлер хорохорился в баре. А теперь такое… Внезапно Карл снова закашлялся. Его рот приоткрылся, голова поникла на плечо, а потом он рухнул на бок в сугроб.

Профессор выпрямился, потрясенный страшными чарами смерти. Он безотчетно протер руки горстью мокрого снега, постоял, бесцельно глядя вниз. Потом, казалось, вспомнил о своем собственном положении. Бросил последний взгляд на тело Карла и заспешил по тропе.

Он преодолел примерно три километра пути, по которому еще недавно шел за Эдлером. Глядя на цепочку следов Карла, Аллвин впал в истерическое состояние. Он начал осознавать, какой выбор перед ним стоит. Возвращаться в гастхоф было бесполезно. А до Брейнтцена он, скорее всего, не доберется. Единственная его надежда – безлюдье этих гор. Если он двинется вверх и наискосок, возможно, придет прямо к своей хижине. Подумав так, он решительно сошел с тропы и начал подниматься по склону. Идти по тающему снегу было трудно. Но он настойчиво пробивался, барахтаясь в сугробах и постепенно взбираясь все выше, с каждым шагом увеличивая расстояние между собой и кошмарным происшествием в Таубе.

Добравшись до первого хребта, он выпрямился, отер лоб, довольный своим успехом, посмотрел назад. И мгновенно поймал взглядом несколько маленьких темных фигур, медленно двигавшихся в отдалении. В ту же секунду из деревенской церкви донесся тревожный перезвон колоколов.

Лишившийся обманчивой уверенности в собственной безопасности, Профессор пригнулся, чтобы не вырисовываться над линией хребта. Вот теперь следовало торопиться по-настоящему. Согнувшись в три погибели, он начал карабкаться вверх все быстрее и быстрее. С добрых полчаса он надрывался, не осмеливаясь оглянуться. А когда решился, у него сердце ушло в пятки или, можно сказать, в промокшие ботинки. Невероятно, но поисковая партия его настигала. Пятеро мужчин, рассыпавшись веером, стремительно приближались. Он уже мог разглядеть главного среди них. То был Хюбнер, высокий сержант полиции, собственной персоной.

Профессор окончательно перестал соображать. Да, он был «человек мира», но это был не его мир. Движимый одной-единственной мыслью – скрыться из виду, он начал, как перепуганный заяц, карабкаться прямо в гору. Продвигаться было на удивление легко. Он наткнулся на слоистую тропу, схожую с руслом пересохшей реки, усеянную буграми замерзшего снега, крупными, как булыжники, на них было удобно ставить ноги. Время от времени снежные хлопья пролетали мимо его лица, словно дуновение морского тумана. Но он не обращал на них внимания. Как не обращал внимания на то, что