В мирное время Америка не знала Германии, а теперь, находясь в кровном родстве с Англией, смотрела на нее и на события в Европе только сквозь призму пропаганды Антанты. Часть населения, немецкая по происхождению, имела лишь ограниченное влияние. Игра на их расовом происхождении против их нового отечества, которую мы вели некоторое время, была малоискусна и приводила к обратным результатам. Позиция ирландской части населения мне никогда не была ясна. Соединенные Штаты всегда оставались равнодушными к угнетению этой несчастной страны.

Уже ответ Вильсона на письмо императора, полученный осенью 1914 года, в котором Вильсон ссылался на правовое сознание американцев, оскорбленное бельгийскими зверствами, заставляло задуматься.

Экономические интересы Соединенных Штатов все теснее связывали их с Антантой. Англия уступила им свою позицию первой капиталистической державы, Антанта сильно задолжала, и ее поражение нанесло бы материальные убытки Америке.

Поведение Соединенных Штатов в вопросе поставки снаряжения не оставляло никакого сомнения, что свой нейтралитет они понимают односторонним образом. Невероятные нарушения Англией международного права на море были возможны лишь с согласия Америки. На одном заседании в министерстве иностранных дел за несколько лет до войны мне возражали, что Америка не допустит таких мероприятий. И мы всегда рассчитывали на неограниченный ввоз через Голландию.

И действительно, американское правительство протестовало против английского произвола на море.

Серьезным тоном была написана нота протеста Соединенных Штатов от 30 марта 1915 года. Она твердо устанавливала, что так называемая английская блокада «является почти полным отрицанием суверенных прав наций, не находящихся в состоянии войны», и заканчивалась указанием на то, что «примирение с образом действий Англии было бы равносильно занятию не нейтральной позиции по отношению к государствам, являющимся ныне противниками Великобритании, что несовместимо с лежащим, при настоящих условиях, на Соединенных Штатах высоком долгом». Это заявление было совершенно ясно. Вторая американская нота от 5 ноября 1915 года резко указывала, что так называемая блокада, объявленная 11 марта того же года, является незаконной и недействительной и должна квалифицироваться как неправомерная. Оба протеста были Англией отвергнуты полностью, и правительство Соединенных Штатов на том успокоилось. По собственному же определению, Америка почти два года держалась враждебно по отношению к Германии.

Посол граф Бернсторф в обращении к правительству и народу Соединенных Штатов, согласно «Таймс» от 13 апреля 1915 года, по этому поводу высказался следующим образом:

«Если американский народ хочет соблюдать истинный нейтралитет, то он найдет способ положить конец этому исключительному и одностороннему массовому вывозу, или, по крайней мере, использовать эти массовые поставки Антанте, как средство принуждения, чтобы добиться установления закономерной торговли с Германией, главным образом продуктами питания».

От одностороннего благоприятствования до открытого участия был всего лишь один небольшой шаг.

Я приведу здесь только две точки зрения.

Недавно скончавшийся американский посол в Лондоне Чот 7 апреля 1917 года писал Карлу Грею:

«Как Вы знаете, я с самого начала держался того мнения, что мы могли оказать делу союзников большие услуги, оставаясь нейтральными, и поставляя Вам то оружие и снаряжение, которое мы могли изготовить, и, что я могу сказать с особым удовольствием, направляя к Вам приток одиночных людей. Тем не менее, нашим долгом оставалось помочь закончить войну, дать торжество праву и цивилизации, в корне подавить прусский милитаризм и, если мы могли этого достигнуть только нашим вмешательством в войну, то выступить со всей нашей мощью и со всеми нашими неисчерпаемыми источниками. Теперь час настал».

3 июля 1917 года американский адмирал Симе в Лондоне высказался следующим образом:

«В 1910 году, когда американский флот посетил Англию, я произнес краткую, но может быть не дипломатичную речь. Я высказал тогда свое мнение, которое теперь стало действительностью. Я тогда заявил, что если существованию английского государства когда-нибудь будет грозить серьезная опасность, то Англия может рассчитывать на каждое судно, каждый доллар и каждую каплю крови по ту сторону Атлантического океана».

Особенно характерна для мировоззрения американских официальных кругов следующая беседа между лицом, которому есть полное основание доверять, и неким американским генеральным консулом, отвечающая предыдущей точке зрения.

На вопрос, действительно ли инцидент с «Лузитанией» мог вызвать выступление Америки, генеральный консул ответил:

«Нет, это только спичка, которой можно поджечь солому, но он был основательно использован для пропаганды. Без него нам бы пришлось искать другой способ воспламенения, чтобы вмешаться в это дело! Если бы мы теперь не вступили в союз с Антантой, то после войны мы были бы ничем, а так мы надеемся быть № 1, и будем № 1!»

На вопрос, какую роль предполагает играть Америка, оказавшись № 1, он ответил:

«До войны Германия была, бесспорно, самой прилежной страной в Европе. Мы (Америка), а также и Англия видели, на какую огромную высоту поднималась Германия, и понимали, что через несколько десятилетий она превратилась бы в величайшую державу и диктаторствовала бы не только в Европе, но и во всем мире. Нарождалась опасность, и мы (Америка) ее своевременно усмотрели. С этой точки зрения мы подходили к вопросу и полагали его рассматривать. Мы убеждены, что после войны руководящее значение перейдет к нашему народу. Мы будем руководить не только Германией, но и всей Европой. Народы ждут от нас многого, и, прежде всего, мира, и они его получат, но на наших условиях и по нашим ценам!»

Относительно положения Америки после войны американский генеральный консул ошибся, потому что революция обезоружила Германию и тем самым передала Англии господство над миром. Америке не хватает партнера для Англии в Европе.

Но для Германии война ни в коем случае не была аферой. Мы были вынуждены воевать. Дело шло о нашем экономическом будущем и нашей свободе, это было для нас вопросом жизни и смерти.

Я оставляю вопрос открытым, насколько приведенные выше взгляды отвечают мнениям президента Вильсона и большей части населения Соединенных Штатов. Во всяком случае, они приобрели руководящее значение. Под предлогом подводной войны Америка вступила в войну в критический для Антанты момент. В 1918 году Соединенные Штаты помешали нам победить; если бы не было подводной войны, то выступление их, вероятно, задержалось бы на некоторое время. Но как развились бы события на суше без подводной войны – установить нельзя.

9 января 1917 года нельзя было предвидеть развала России, и никто на нем не базировался. Мы рассчитывали, что подводная война приведет к благоприятному для нас решению прежде, чем новые формирования Америки смогут принять участие в войне; без подводной войны разгром четверного союза в 1917 году казался неизбежным.

История