Еве secunda (второй), причем не только во временном, но и в субстанциальном выражении. С учетом так называемого протоевангелия, то бишь конкретно книги Бытие (Быт. 3:15), можно считать, что эта вторая Ева соответствует «жене и семени ее», поражающей змея в голову. Адам изначально признавался существом двуполым, и точно так же упомянутая «жена и семя ее» будут воплощать человеческую пару — Царицу небесную и Богоматерь, с одной стороны, и сына бога, не зачатого человеком, с другой стороны. Тем самым Дева Мария избирается в качестве чистого сосуда для грядущего рождения божества. Ее самостоятельность и независимость от мужчины подчеркиваются сохранением девственности. Она — «дочь бога», исходно, как будет позднее установлено догматом, отмеченная привилегией непорочного зачатия, а потому освобожденная от пятна первородного греха. Следовательно, она принадлежит «состоянию до грехопадения». Это сулит новое начало. Ее божественная незапятнанность сразу дает понять, что она не просто несет в себе «образ божий» в нетронутой чистоте, но и — в качестве невесты бога — служит инкарнацией прототипа, Софии. Ее человеколюбие, о котором столько говорится в древних сочинениях, позволяет предположить, что в этом новейшем творении Яхве почти всегда поддается влиянию Софии. Ведь Мария, «благословенная среди жен», предстает покровительницей и заступницей грешников, каковыми являются все люди без исключения. Подобно Софии, она — посредница, которая приводит к Богу и тем обеспечивает людям счастье бессмертия. Ее вознесение — прообраз телесного воскресения людей. Как невеста бога и Царица небесная она занимает место ветхозаветной Софии.

626 Поразительны те чрезвычайные меры предосторожности, которыми окружена фигура Марии: «непорочное зачатие», «упразднение пятна первородного греха», вечная девственность. Богоматерь явно оберегают от покушений и проделок Сатаны. Отсюда можно заключить, что Яхве прислушался к своему всеведению, в котором имеется ясное понимание извращенных наклонностей, присущих темному отпрыску бога. Марию надлежит тщательно охранять от его разлагающего влияния. Неизбежным следствием всех этих многочисленных охранных мер, несомненно, выступает обстоятельство, недостаточно учтенное в догматической оценке воплощения: освобождение от первородного греха отделяет Деву от человечества как такового — в отсутствие первородного греха ей не требуется искупление. Status ante lapsum (состояние до грехопадения) равнозначно райскому бытию, то есть плероматическому и божественному существованию. Посредством особых охранных мер Мария возвышается фактически до положения богини и тем самым утрачивает свою человеческую природу: она зачинает дитя не во грехе, как все прочие матери, и потому ее дитя никогда не станет человеком — оно будет богом. До сих пор, насколько мне, по крайней мере, известно, не обращалось внимания на то, что из-за этого под вопрос ставится действительность вочеловечения бога, которая осуществляется лишь частично. Оба, мать и сын, не настоящие люди, а боги.

627 Такое преображение, в ходе которого, кстати, происходит и возвышение личности Марии в мужском выражении, ибо она приближается к совершенству Христа, наносит урон принципу женского несовершенства, принципу полноты, поскольку этот принцип в итоге сводится к ничтожной разнице, еще отделяющей Марию от Христа. Phoebo propior lumina perdit (Солнечный Феб истребляет свет)! Чем сильнее женский идеал клонится в направлении мужского, тем больше женщина утрачивает возможность восполнять мужское стремление к совершенству, и возникает типичное мужское идеальное состояние, которому, как мы увидим далее, угрожает энантиодромия. Из состояния совершенства нет пути в будущее, допустимо лишь движение назад, крушение идеала, которого, впрочем, не составит труда избежать благодаря женскому идеалу полноты. Ветхий Завет получает свое продолжение в Новом заодно с перфекционизмом Яхве, и, вопреки всяческому признанию и прославлению женского принципа, этот принцип бессилен против патриархального господства. Но он еще даст о себе знать.

5

628 Прародители, погубленные Сатаной, вряд ли гордились своим первенцем. Он был сатанинским eidolon (подобием); только младший сын, Авель, оказался любезен богу. Образ божества в Каине предстал искаженным, а в Авеле был помрачен значительно меньше. Как изначальный Адам мыслился подобием божества, так и этот удавшийся сын бога, прообраз Авеля (о нем, как мы помним, нет никаких свидетельств), являл собой предвоображение Богочеловека, о котором мы положительно знаем, что он, будучи Логосом, предшествует бытию и совечен, даже единосущ (ὁµοούσιος) богу. Выходит, мы вправе рассматривать Авеля в качестве несовершенного прототипа того сына божьего, который должен быть зачат Марией. Яхве когда-то предпринял попытку создать в лице прачеловека Адама свой хтонический аналог, а теперь вознамерился сотворить нечто похожее, но куда более совершенное. Этой цели и служат вышеупомянутые чрезвычайные меры предосторожности. Новый сын — Христос — должен, с одной стороны, быть хтоническим человеком, как Адам, то есть быть смертным и подверженным страданию, но, с другой стороны, ему суждено, в отличие от Адама, быть не просто подобием, а самим богом, порождающим себя в качестве Отца и обновляющим Отца в качестве Сына. Будучи богом, он всегда им был; будучи сыном Марии, этого очевидного подобия Софии, он есть Логос (синонимичный Нусу) и потому, вместе с Софией, является художником творения, о чем говорится в Евангелии от Иоанна[701]. Такое тождество матери и сына многократно засвидетельствовано в мифологии.

629 Хотя рождение Христа является событием, уникальным в истории, оно, тем не менее, всегда наличествовало в вечности. В уме человека, непосвященного в эти тонкости, представления о тождестве вневременного, вечного и уникально-исторического совмещаются с немалыми усилиями. Впрочем, нужно приучать себя к мысли о том, что «время» — понятие относительное и должно быть дополнено понятием «одновременного существования» (в плероме или состоянии бардо) всех исторических процессов. Существующее в плероме как вечный «процесс» проявляется во времени как апериодическая последовательность, как многократное нерегулярное повторение. Вот лишь один пример: у Яхве один сын хороший, а другой вышел неудачным. Этому прототипу соответствуют Каин и Авель, а также Иаков и Исав; во все времена и у всех народов встречается мотив враждующих братьев, который в своих бесчисленных современных вариациях до сих пор разрушает семьи и обеспечивает занятие психотерапевтам. Столько же примеров, не менее поучительных, дает мотив двух женщин, предвоображаемых в вечности. Когда нечто подобное получает современное выражение, это следует воспринимать не просто как частный случай, прихоть или беспричинную индивидуальную идиосинкразию: перед нами осколки плероматического процесса, который, будучи разложенным на отдельные временные события, выступает существенным элементом (или стороной) божественной драмы.

630 Когда Яхве создавал мир из своей праматерии, из так называемого «ничто», ему не оставалось ничего иного, как вдохнуть в творение самого себя, и всякий разумный богослов готов признать, что творение бога в любой своей части есть он сам. Отсюда произрастает убежденность в том, что бога можно познать из его творения. Когда я говорю,